– И убирайтесь от нас поскорее вместе со своим Богом! – взревел дядя. После того как монахи собрали свои пожитки и вышли из комнаты, он проворчал: – Эти двое просто ухватились за наше рискованное предприятие как за повод, чтобы убраться подальше от распутных женщин Акры. А теперь они воспользовались этим безобразным происшествием, чтобы сбежать от нас. Нас просили привезти сотню священников, а мы получили лишь двух самых безвольных старых zitelle[114]. Теперь же у нас и вовсе никого нет.
– Ну, потеря двоих не так болезненна, как потеря сотни, – утешил брата отец. – Поговорка гласит, что «лучше упасть из окна, чем с крыши».
– Я смогу пережить потерю этих двоих, – сказал дядя Маттео. – Но что теперь? Мы продолжим свой путь? Но ведь у нас нет священников для хана!
– Мы обещали Хубилаю, что вернемся, – ответил отец. – А мы и так уже долго отсутствуем. Если мы не вернемся, хан потеряет веру в слово западного человека. Он может закрыть ворота своих земель для всех странствующих купцов, включая нас, а ведь мы прежде всего торговцы. Мы лишились священников, но зато у нас есть достаточный капитал – наш шафран и мускус Хампига, – и мы можем преумножить его на Востоке в неисчислимое богатство. Я полагаю, что следует продолжить путь. Мы просто скажем Хубилаю, что наша Церковь пребывала в замешательстве, поскольку еще не был избран новый Папа. Это похоже на правду.
– Я согласен, – сказал дядя Маттео. – Мы продолжим путешествие. Но что делать с этим ребенком?
И оба посмотрели на меня.
– Марко пока что нельзя вернуться в Венецию, – погрузился в размышления отец. – Что касается английского судна, то оно отправляется обратно в Англию. Однако Марко вполне может пересесть на Кипре на другое, которое держит путь в Константинополь…
Я быстро произнес:
– Я даже до Кипра не собираюсь плыть в обществе этих двух трусов-доминиканцев. Я за себя не ручаюсь и наверняка попытаюсь им навредить, а это будет святотатством и лишит меня надежды попасть на Небеса.
Дядя Маттео рассмеялся.
– Однако если мы оставим парня здесь, а эти черкесы затеют кровавую вражду с армянами, Марко может попасть на Небеса быстрее, чем надеется.
Отец вздохнул и сказал мне:
– Вот что, ты поедешь с нами до Багдада. Там мы отыщем какой-нибудь торговый караван, который отправится на запад, в Константинополь. Ты какое-то время погостишь у дяди Марко, нашего старшего брата. Ты можешь даже остаться у него до нашего возвращения, а если вдруг услышишь, что Тьеполо сменил новый дож, то смело садись на корабль до Венеции.
Думаю, что во дворце Хампига только мы одни пытались заснуть в эту ночь. Однако спали мы плохо, так как все здание сотрясалось от тяжелой поступи и сердитых голосов. Все гости из Черкесии надели в знак траура облачения небесно-голубого цвета, но, очевидно, они не предавались скорби, а носились по всему зданию в стремлении отомстить за искалеченную Сеосерес; армяне же предпринимали попытки утихомирить их или же, на худой конец, просто перекричать. Суматоха не утихла, даже когда мы на рассвете выехали со двора, где располагались дворцовые конюшни, и отправились на восток. Я не знаю, что впоследствии произошло с теми людьми, с которыми мы в тот день расстались: благополучно ли добрались до Кипра двое трусливых священников и отомстили ли черкесы семье Багратуни за несчастную принцессу. Я и по сей день ничего не слышал о них, да это меня и не особенно интересует. А уж в тот день я и подавно не особенно беспокоился на их счет, думая лишь о том, как удержаться в седле.
До этого за всю свою жизнь я лишь ходил пешком да передвигался на лодке по воде. Потому-то отец сам взнуздал и оседлал для меня кобылу, заставив меня наблюдать сию процедуру, поскольку в дальнейшем мне предстояло проделывать все это самостоятельно. Затем он показал мне, как правильно забираться на лошадь и с какой стороны на нее следует садиться. Я повторил все, как отец показывал: поставил левую ногу в стремя, слегка попрыгал на правой и, полный восторга, высоко подскочил, взмахнул правой ногой и с размаху шлепнулся верхом на жесткое седло, дико взвыв от боли. Каждый из нас, по совету остикана, носил кожаный мешочек с мускусом таким образом, чтобы он висел в промежности, и именно на него я и плюхнулся – последовавшие за этим невероятные мучения длились несколько минут, и я уже, признаться, думал, что первый опыт будет мне стоить собственной мошонки.