Железников Владимир
Путешественник с багажом
Владимир Карпович ЖЕЛЕЗНИКОВ
Путешественник с багажом
Повесть
В своих произведениях известный детский писатель рассказывает о жизни современных мальчишек и девчонок, о сложных жизненных ситуациях, в которые попадают герои, о том, как важно для людей взаимопонимание.
1
В наш совхоз прислали одну путёвку в Артек. И вдруг её преподнесли мне. Для многих это было полной неожиданностью. Правда, слово "преподнесли" не совсем точно передаёт события, которые произошли из-за этого. Честно говоря, путёвку мне дали с боем: Нина Семёновна, наша старшая вожатая, считала, что я её не заслужил.
Она так и сказала: "Я считаю, что ты эту путёвку не заслужил, а некоторые думают, что ты её заслужил. Посмотрим, посмотрим..."
Не знаю, кого она засекретила под "некоторыми", но я-то уверен, что они абсолютно правы. Кто же тогда её заслужил, если не я, скажите мне, пожалуйста? Во-первых, я самый "старый" целинник во всей школе. Я приехал в совхоз, когда вместо всех этих домов стояли какие-нибудь три-четыре палатки.
Ух и поработали мы тогда, хотя нам было нелегко, особенно зимой! Осенью палатки насквозь продувались ветрами, а зимой их заносило снегом до самой макушки.
Да, да. Мне тогда было три года и пять месяцев, но я всё отлично помню, точно это случилось вчера. Такие вещи не забываются.
Ну, а во-вторых, я... в общем, самое главное - это во-первых!
Итак, я еду в Артек. По дороге домой, когда от радости, что я уезжаю, меня просто распирало, я встретил директора совхоза Николая Павловича Шерстнёва. Между прочим, он тоже живёт в совхозе с первых палаток.
Мы поздоровались, пожали друг другу руки. У Николая Павловича привычка с каждым встречным перекинуться словом, если есть свободная минута.
- Ну, как дела, Сева? - спросил он.
Сами по себе эти слова ничего не значили. Люди ведь часто встречаются и говорят: "Как дела?" А ответ их совсем не интересует. Из вежливости они спрашивают про дела, что ли? А у Шерстнёва это было совсем по-другому, он действительно хотел узнать, как мои дела.
- Неплохо, - ответил я. Неудобно было сразу выкладывать свою новость. У него впереди самая горячая работа: сенокос, подготовка к уборочной, а я еду отдыхать. Потом не выдержал и добавил: - Дали путёвку в Артек, не знаю, отказаться или нет? Сейчас из совхоза ни один человек не уезжает в отпуск, а я вдруг уеду.
- Не страшно, - сказал Шерстнёв. - В этом году мы справимся. А тебе надо, брат, подлечить свой тонзиллит. Будешь там горло полоскать морской водой и поправишься. Ну, бывай здоров!
- До свидания! - сказал я.
- Между прочим, держись в Артеке солидно, не подводи совхоз. Сам понимаешь, там ребята со всего Советского Союза и даже из-за границы, и если ты что-нибудь откомаришь, представляешь, какой шум пойдёт?
- Понимаю. - Было ясно, что он к чему-то клонит.
- Соберутся, например, пионеры на сбор, - продолжал он, - будут петь, танцевать, а ты вдруг замяукаешь по-кошачьи. Международный скандал.
- Это я ради матери придумал, вы же знаете, - ответил я. - Она не выносит, когда врут. А меня иногда так занесёт... И тогда, чтобы остановиться, я начинаю мяукать.
- Прогрессивный метод, - сказал Шерстнёв. - Ну, а удоду почему ты подражаешь?
- Господи, вот уж Нина Семёновна! - возмутился я. - И это она рассказала. Просто я изучаю птичьи голоса. Задумался на уроке и закричал, как удод. Несчастный случай.
По-моему, я здорово выкрутился, хотя никакие птичьи голоса я не изучал. Поспорил с ребятами, что закричу на уроке удодом, и закричал. Я хозяин своего слова.
- Ясно, - сказал Шерстнёв. - Только постарайся без несчастных случаев.
- Конечно, - ответил я. - А Нина Семёновна обиделась на меня. Она вообще обидчивая. Я у неё прощения просил - не прощает.
- А за что она так на тебя? - спросил Шерстнёв.
Я промолчал, не хотелось про это рассказывать, но он упрямо ждал и подозрительно поглядывал на меня.
- Ничего особенного, - сказал я. - Я её прозвал "Богиня Саваофа".
- Как, как? - переспросил Шерстнёв.
- Ну, в общем, верующие придумали себе бога Саваофа. Он у них один в трёх лицах: бог-отец, бог-сын и бог - святой дух. А Нина Семёновна тоже одна в трёх лицах: старшая вожатая - раз, учительница - два, главный редактор - три. Ну, я и прозвал её "Богиня Саваофа". Я ей говорю: "Простите, Нина Семёновна, не знаю, как у меня такое с языка сорвалось", а она голову отворачивает. Даже разговаривать на эту тему не желает.
- Строгая у вас Нина Семёновна, - сказал Шерстнёв.
- Строгая, - ответил я. - И ужас до чего обидчива.
С этим мы и разошлись. Шерстнёв пошёл в свою сторону, а я в свою.
Потом я оглянулся. Сам не знаю почему, потянуло меня оглянуться. У него была широкая, сутулая спина и длинные руки. И тут он тоже оглянулся. Обычно когда люди оглядываются одновременно, то они чувствуют себя неловко и сразу отворачиваются. А Николай Павлович и не подумал отворачиваться.
2
На сборе отряда, когда мне давали рекомендацию в Артек, меня изрядно пощипали: и ленивый, и разболтанный, и иронически относится к девочкам.
Надо же, какое слово придумали: "иронически". Так оскорбить человека только за то, что он одну девчонку назвал дохлой принцессой. И самое главное, что против слова "принцесса" никто не возражал. Их, видите ли, возмутило определение "дохлая".
Тут я решил вставить слово, надо было защищаться.
- Но ведь сейчас живых принцесс в Советском Союзе нет, - сказал я. Это шутка, литературный образ.
Все мальчишки засмеялись, девчонки возмущённо зашикали, а "Богиня Саваофа" сказала:
- Ты грубиян, Щеглов, но мы на тебя не обижаемся. Просто ты не понимаешь душевной тонкости человеческой натуры. О-чень, о-чень жаль.
Когда она произносила эти слова, то так выговаривала каждую букву, словно хотела, чтобы её "о-чень, о-чень жаль" перевоспитали меня в одно мгновение, чтобы я, как Иванушка-дурачок после купания в кипящем котле, сразу преобразился и сказал: "Дорогая Нина Семёновна, я больше никогда, никогда не буду вас огорчать, и вообще я никого не буду огорчать, я стану первым земным ангелом".
Наступила минута напряжённого молчания. Бывают такие напряжённые минуты, когда всё решается. Вот и сейчас наступила такая минута, и ребята задумались, стоит ли меня посылать в Артек.
"Так, так, - подумал я. - А кто лучше всех прочёл лекцию о международном положении, это они забыли? Забыли, как я им рассказал, что было время, когда пустыня Сахара была плодородной долиной? Они сначала смеялись. А я им сказал: смейтесь, смейтесь, только учёные нашли там на скалах рисунки древних людей, которые жили в Сахаре. Например, рисунок "Великий марсианский бог". Представляете, не просто какой-то обыкновенный бог, а "марсианский", потому что он нарисован в скафандре. Ну, вроде как наши космонавты. И, может быть, это совсем не бог, которого придумали жители Сахары, а марсианский космонавт. Может быть, он спустился к ним на корабле, а они по своей отсталости приняли его за бога и нарисовали на скале. Тут ребята прямо закачались от неожиданности. А потом три дня только и разговаривали про марсианского космонавта. Правда, какой-то скептик заметил, что всё это не имеет ни малейшего отношения к международному положению, что моя лекция не по правилам. А я ответил, что не люблю по правилам.
А разве не я работал на огородах в совхозе, четыре часа ползал на четвереньках среди этих проклятых полосатых огурцов? Причём добровольно! Хотя я самый отчаянный враг ручной работы".
А теперь об этом никто не вспоминал. Все сидели и молчали. Ну, ну, чего же вы молчите? Откажите мне в путёвке, раз вы решили, что я плохой человек. Откажите, если вы думаете, что я вам даю прозвища по злобе. А вы знаете, как я сам себя прозвал? "Трусливый заяц" и "Барон Мюнхаузен". Эти прозвища пообиднее, чем у вас. А они молчали. Нужно было что-то сказать, заплакать или ударить себя кулаком в грудь и дать честное слово, что я теперь буду хорошим. Ради Артека необходимо было это сделать, и потом, мне обязательно надо было попасть в Москву по личному делу.