Мне хотелось, чтобы мои слова услыхала Лена. Она засмеялась и помахала мне рукой.
- Ещё одна жертва твоей красоты, - почему-то сказал второй паренёк.
Я хотел вставить ещё какое-нибудь слово, но шофёр резко тронул машину вперёд.
- Ишь ты, добряки, - сказал шофёр. - Пожалели. Пожалел мужик волка... Жалостливые какие нашлись. Накрыл бы ты их на двадцатку, что бы они тогда запели?
- Но они ведь ничего не знали, - сказал я. - Просто они весёлые и добрые.
- А, замолчи ты! - крикнул он. - За чужой счёт все добрые.
- Скоро мы приедем в гараж? - спросил я. - Надоело мне!
- Подождёшь, невелика птица, - ответил шофёр.
Почему-то у него снова испортилось настроение.
Он резко свернул с улицы Горького в переулок, проехал немного и остановился.
- Пошли, - сказал он. - Надо съесть пару сосисок. Вазу возьми с собой.
- А можно, я посижу в машине? - попросил я.
- Нет, нельзя. Такие номера у нас не проходят.
Мы вошли в закусочную. Там было много народу, и вкусно пахло сосисками, и все стояли за высокими столиками и ели эти сосиски. По-моему, здесь были одни шофёры такси. Они громко разговаривали и смеялись.
- А, Фёдоров появился, - кивнул кто-то на моего шофёра. - Как дела?
- А... - отмахнулся Фёдоров.
- Опять недоволен, - сказал другой шофёр.
- Что это у тебя за адъютант с вазой? - крикнул первый шофёр.
- Машину из-за него раскокал, сам еле цел остался, - сказал Фёдоров.
Это он-то еле цел остался? Ну и силён привирать! Но я промолчал. Здесь все, конечно, были на его стороне.
Фёдоров пошёл к стойке за сосисками, а я остался стоять у столика.
- Эх, малыш, нехорошо. - Рядом со мной стоял мужчина. В одной руке он держал тарелку с тремя сосисками, а второй руки у него не было - пустой рукав от пиджака был засунут в карман. - Нехорошо у тебя вышло, малыш. Жизнью надо дорожить, особенно в мирное время.
Первый раз мне так сказали: "Жизнью надо дорожить". До сих пор все жалели машину или деньги, которые надо истратить на её ремонт. А этот однорукий вдруг пожалел меня.
Подошёл Фёдоров.
У него на тарелке возвышалась целая гора сосисок. Ну, штук десять.
- Привет, Фёдоров, - сказал однорукий. - Как пацаны?
- Ничего, растут. - Фёдоров улыбнулся. Видно, пацанов он своих любил: как заходил про них разговор, он даже в лице менялся.
Я стоял, а они ели свои сосиски. Фёдоров отправлял в рот сразу по целой. Мне так захотелось есть, что голова закружилась.
Однорукий посмотрел на меня, потом на Фёдорова, который уничтожал свои сосиски, и сказал:
- Эй, малыш, может быть, сделаешь одолжение ради компании? - Он кивнул на последнюю сосиску на своей тарелке.
Фёдоров перестал жевать. Он даже покраснел, честное слово. А я повернулся и вышел из закусочной. Не хотел я есть их сосиски.
Вышел на улицу и остановился около машины. Стою и смотрю на вмятину на крыле. А тут появился однорукий. В руках у него ломтик белого хлеба и сосиска.
- На, съешь, - сказал он.
Я сначала не хотел брать, и есть мне уже не хотелось. Я когда расстроюсь, у меня аппетит пропадает. Но неудобно было отказаться, взял хлеб и сосиску и начал есть.
- Ты сам откуда приехал? - спросил однорукий.
- С целины. - Надоело мне всем объяснять, откуда да зачем.
- Слыхал, мне Фёдоров рассказал, но я решил переспросить, - сказал он. - Ну, и как у вас виды на урожай?
Когда он спрашивал, то видно было, что он делает это не из вежливости и любопытства, а по-настоящему интересуется. Чем-то он был похож на Шерстнёва. И ростом намного ниже, и на лицо другой, а чем-то похож.
- Хорошие виды, - ответил я. - У нас в совхозе всегда хороший урожай... - Хотел добавить, что он может поехать к нам в совхоз, что для него и без руки найдётся там хорошая работа, но прямо так не скажешь. Я решил начать издалека: - Наш директор Николай Павлович Шерстнёв, так у него нет пальцев на одной ноге, и ничего, работает.
- Понятно, - ответил однорукий. - А вот с одной рукой шофёром не поработаешь. До войны я был мастером по автомобильному спорту. А теперь не то.
- Так я вот говорю: Шерстнёв наш вовсю работает. Приезжайте к нам, я вас с ним познакомлю.
- Спасибо, - сказал однорукий. - Но из Москвы я уехать не могу. Здесь родился. Воевал. Слыхал, может быть, про знаменитую оборону Москвы? В армии маршала Рокоссовского служил. Он тогда ещё в чине генерал-лейтенанта был... Мне здесь каждая улица знакома. Да, да, ты не смотри, что Москва большой город. Вот сейчас заверни за угол и увидишь старый двухэтажный дом. Он теперь жёлтого цвета. А я помню, раньше он был серый, а ещё раньше - красный. А живу я за Бородинским мостом. Для тебя этот мост как все мосты. А для меня это Бородинский мост. Ну вроде он живое существо. Мой товарищ. Во время войны, бывало, придёт к нам пополнение, я сразу к москвичам: "Братцы, Бородинский цел?" Тогда фашисты часто бомбили Москву. "Цел", - говорят. И воевать сразу вроде легче.
Из закусочной вышел Фёдоров.
- Ерунда вмятина, - сказал однорукий. - А парень неплохой, на целину меня приглашал.
Я видел, как Фёдоров подмигнул однорукому: молчи, мол.
- Ерунда, говорю, Фёдоров, вмятина, - снова сказал однорукий. - Он тебя нагрел самое большее на пятёрку.
- Ну ладно, не твоего ума дело, - сказал Фёдоров. - Давай топай.
- Ну чего злишься? - сказал однорукий. - Поедем к нам в гараж, я тебе бесплатно всё сделаю.
- Ненавижу добряков. И откуда только они сегодня на мою голову сыплются?
Мы сели в машину. Фёдоров завёл мотор, и мы поехали дальше. Между нами стояла ваза.
- Если вам не хватает денег, - сказал я, - переезжайте к нам, у нас шофёры здорово зарабатывают.
Он посмотрел на меня так, что я сразу замолчал.
- Надоел ты мне со своей целиной, - сказал он. - И студентов ты приглашал, и этого однорукого приглашал, а теперь ещё меня зовёшь!
- Я всех зову, кто мне нравится, - сказал я.
- А что же, я тебе тоже понравился? - спросил он.
- Нет, - сказал я. - Просто вам нужны деньги, поэтому я вам предложил.
- Слушай, помолчи, а то схлопочешь подзатыльник!
- Своих - ни-ни, - сказал я, - а на чужих замахиваетесь?
- Ох и вредный ты парень! - сказал он. - Злой на язык.
Это я-то злой, когда он меня вынуждает, когда несправедливость так и выскакивает из него! Ему бы поговорить с женщиной из справочного бюро, она бы объяснила ему, кто он такой.
- Скажи спасибо, что у тебя нет отца. Жалко тебя обижать.
- А мне ваша жалость не нужна, - сказал я. - И отец у меня есть. Он тоже шофёр. Он в Москве временно живёт, учится в институте. - Врал ему вовсю, пусть, думаю, позавидует. - Скоро инженером будет и вернётся в совхоз... У него есть мотоцикл. А здоровый, как Юрий Власов. Рост два метра. Он свой мотоцикл одной рукой выжимает.
Он мне не верил, косил на меня глаза и помалкивал.
- Вот, - сказал я. - Вот! - выхватил из кармана бумажку с адресом отца и сунул ему под нос. - Читайте: Щеглов Михаил Иванович, проспект Вернадского, шестнадцать, подъезд восемь, квартира сто восемьдесят пять. Ясно? Ему новую квартиру дали за хорошую работу...
- Вазу ему везёшь? - спросил он.
- Ему.
Мы снова помолчали.
- Убери её, а то ещё кокнем, - сказал Фёдоров.
Я убрал вазу, поставил между ног. Теперь, когда Фёдоров опускал вниз правую руку, он дотрагивался до моей коленки. У него были большие, толстые руки. Они были выпачканы машинным маслом, и у меня на коленке осталась узенькая коричневая полоска.
Фёдоров остановил машину у магазина. Интересно, что он ещё придумал?
- Вот тебе три рубля, купи две порции мороженого: мне и себе. Видишь, вон продают мороженое?