- Кто его знает, где он работает, - ответил Серёжка.
Да, Москва - это не наш посёлок, где каждый знает, где кто работает, где живёт и что за человек. Здесь вон сколько людей, и все разные. Попробуй разберись в них. Потом я почему-то подумал, что когда мы с Серёжкой станем взрослые, то многое будет по-другому. В общем, нам будет нравиться одно и то же. Потому что ведь вот мы с Серёжкой жили в разных концах Советского Союза и только что познакомились, а уже друг друга с полуслова понимаем.
В это время затарахтел мотор, и кто-то въехал во двор на мотоцикле. У меня прямо задрожало всё внутри. Удивительно, до чего я был нежное и трусливое создание: раньше я этого за собой не замечал. И никто бы в это не поверил. Даже "Богиня Саваофа" говорила, что я парень не робкого десятка. А тут, если бы не Серёжка, я бы убежал.
- Не он, - сказал Серёжка. - Это студент, на новеньком чешском мотороллере. Называется "Чезета". Машинка - высший класс. Папочка купил.
- Неплохо устроился, - сказал я.
- Ерунда, - ответил Серёжка. - Так каждый может, на чужие денежки. Ты думаешь, если бы мне купили мотороллер и цветную рубашку, как у него, то я бы не смог форсить? Форсить каждый может. Но мне лично противно, когда форсят.
Я промолчал. Что говорить, и так всё ясно.
Снова во двор въехал человек на мотоцикле. У этого был большой, мощный мотоцикл, а на глазах квадратные тёмные очки; из-за них нельзя было рассмотреть лица мотоциклиста. Он проехал мимо нас и даже посмотрел в нашу сторону. Я подумал, что сейчас он остановит мотоцикл, и снова почувствовал, что не могу произнести ни слова.
- Тоже не он, - сказал Серёжка. - Это лётчик. Служит в гражданской авиации. Второй пилот на "Ту-124". Неплохой парень, только всегда торопится. А мотоцикл - сила! На малых оборотах тянет без звука. Два цилиндра. На нём можно рекорд скорости поставить.
- А сколько же у вас мотоциклов? - спросил я.
- Двенадцать, - сказал Серёжка. - Студент - раз, лётчик - два, рыжий - три, шофёр-таксист - четыре, инженер - пять, парашютистка шесть... - И тут Серёжка закричал: - Дядя Миша! Дядя Миша!
12
По двору ехал человек на мотоцикле. Он был в маленькой кепке, сдвинутой на лоб. Я его сразу узнал, я бы его узнал среди тысячи людей, среди десяти тысяч и даже среди миллиона. И мотоцикл я сразу узнал. Вдруг вспомнил, как мы на этом мотоцикле ездили по степи втроём: я, мама и он.
У него тогда была точно такая же кепочка, и у меня была такая же кепочка. Её мне сшила мама и надела мне так же, как носил он. "Правильно, - сказал тогда он. - Правильно носишь кепку".
- Побежали! - закричал Серёжка.
Он проехал мимо нас и помахал Серёжке рукой.
- Постой, - сказал я.
- Ну чего же ты, а то он уйдёт!
- Понимаешь... - Я был не из тех, кто с первого раза выкладывает свои секреты, но сейчас у меня другого выхода не было. - Ты умеешь хранить тайну?
- Могила! Можешь на меня положиться.
Серёжка готов был подождать. А я не знал, с чего начать.
- Ну, - не вытерпел Серёжка.
- В общем, ты не говори ему, что я его жду. Понял?
- Не очень, - сказал Серёжка. - Сам ждал, говорил: нужен, а теперь не говорить. Пожалуйста, не буду. - Он ждал, что я ещё скажу. - Это и вся тайна?
- Нет, не вся, - ответил я. - Мне надо с ним поговорить, но чтобы он не догадался, откуда я приехал и как меня зовут. Понял?
- Понял, - кивнул Серёжка. - Пошли, а то он уйдёт.
- Пошли, - сказал я.
Мы вышли на асфальтированную дорожку, и Серёжка покатил на самокате. Я бежал рядом. Вазу с петухами я держал сбоку, чтобы её не было видно.
Мы подбежали к нему.
- Ну, как работает старик? - спросил Серёжка и похлопал по бензобаку мотоцикла.
- Работает, - ответил он.
- А как работает? - Серёжка изо всех сил старался поддержать разговор.
Он ничего не ответил. Сидел перед мотоциклом на корточках и молчал. Меня он не видел. А я был совсем рядом, стоило мне протянуть руку, и я бы дотронулся до его плеча.
Я бы мог ему сказать: "Хватит копаться с этой старой посудиной". А он бы мне ответил: "А тебе какое дело?" А я бы ему: "Значит, есть какое-то дело". Он бы посмотрел на меня... и произошло бы что-нибудь необыкновенное. Он завёл бы мотоцикл, посадил меня сзади, и мы бы куда-нибудь покатили, где никого-никого нет. Мы бы покатили в самое укромное место в Москве. А у Серёжки рот открылся бы от удивления...
Стоило мне только дотронуться до его плеча, только протянуть руку и шевельнуть пальцем. Ну чего я стоял как чурбан? Столько лет об этом мечтал, столько пережил из-за этого, а теперь стоял перед ним и молчал.
А он продолжал возиться с мотоциклом, и мускулы ходуном ходили под его рубашкой. И руки у него были в масле, совсем как у Фёдорова. Но вот он выпрямился. Ему надо было, видно, подойти к мотоциклу с другой стороны. А мы стояли у него на дороге.
- Идите, ребята, идите, нечего болтаться под ногами, - сказал он. Не до вас.
Мы с Серёжкой отошли и смотрели на него издали. В конце концов, почему он должен с нами разговаривать? Нет у него для этого свободного времени. Может быть, он торопится на собрание или у него срочное задание по работе, а здесь ещё мотоцикл барахлит. Голос его мне понравился: низкий такой и слова чуть-чуть растягивает.
Наконец он бросил возиться с мотоциклом и пошёл к подъезду. Прошёл мимо нас и посмотрел в мою сторону. Так, скользнул глазами, даже петухи на вазе его не удивили. А меня он просто не узнал.
Вот что происходит с отцами, когда они уезжают из дому! Рядом с ним стоит его сын, а он и в ус не дует. Точно это не его сын, который носит одну с ним фамилию, и до сих пор помнит его голос, и узнал бы его среди миллионов людей. А этот отец преспокойно проходит мимо и скрывается в подъезде.
Неизвестно, что теперь делать дальше. На вокзале, вероятно, паника уже идёт вовсю. И ещё эта ваза с петухами все руки оттянула. Подарить её Серёжке и уехать? Или лучше написать записку, положить в вазу и попросить Серёжку передать отцу? Но мне бы с ним поговорить, хотя бы несколько слов сказать, чтобы он знал, что я - это я.
- Не очень-то разговорчивый, - сказал я. - А мне про него рассказывали, что он любит поболтать.
- У него по настроению, то начнёт говорить - не остановишь, - сказал Серёжка, - а то: "Привет, спешу, брат, спешу", - и всё. Но на мотоцикле меня два раза прокатил, и вот самокат тоже он починил.
Мы помолчали.
- Ну, что теперь будешь делать? - спросил Серёжка.
- Не знаю. На вокзале паника, вероятно, страшная. В общем, мне на это наплевать, но Наташу жалко. Это наша вожатая - мировой человек. Она из-за всего переживает, всё принимает близко к сердцу. Представляешь, ей меня доверили, а я сбежал.
- А зачем же ты сбежал? - спросил Серёжка.
- Чрезвычайные дела, - сказал я. - Если бы я ей всё рассказал, то она бы меня простила.
- Всё не расскажешь, - сказал Серёжка.
- Вот именно, - согласился я. - А дома ты у него бывал?
- Нет, - ответил Серёжка.
- Понимаешь, нужно мне сказать ему одну важную вещь, - сказал я. Привет передать. А я почему-то не смог...
- Он теперь, может быть, до утра из дома не выйдет. - Серёжа помолчал, посмотрел на меня. - А ты этих петухов, значит, не ему привёз?
Ведь я ему уже говорил про этих петухов, что привёз их другому человеку, а он снова спросил.
- Нет, не ему, - сказал я.
- Тогда придётся ждать до утра, - сказал Серёжка.
- Хорошенькое дело! - ответил я. - У меня всего времени час или два.
- Надо что-нибудь придумать, - сказал Серёжка.
- Надо, - согласился я.
- Вон его окно, - показал Серёжка, - на пятом этаже. Открытое... Первое справа. Видишь?
- Вижу.