- В пвохом настгоении, - сказала Софка. - Ну ничего.
Серёжка совсем приуныл, и я тоже здорово приуныл. А Софка снова нажала кнопку. Он открыл дверь, и раньше, чем он успел возмутиться, она прямо выпалила в него:
- Госудагству нужна бумага, а вы не хотите помочь!
- Ну ладно, входите. - Он посмотрел на часы. - Проходите в комнату. Я добреюсь.
Мы вошли в комнату. У него была самая обыкновенная комната: стояли кровать, стол и один стул. А вещи висели на двери, они были прикрыты простынёй. На стене около окна висело зеркало, а под зеркалом портреты двух женщин. Я подошёл поближе, чтобы их рассмотреть.
- Агтистки кино, - сказала Софка. - Из жугнава выгезаны.
Наконец он вернулся. Он был чисто выбрит и аккуратно причёсан. Подошёл к зеркалу, чтобы полюбоваться собой. Видно, он себе понравился, потому что замурлыкал под нос песню: "А у нас во дворе есть девчонка одна..." Я эту песню отлично знаю, у нас её в совхозе все поют.
Он посмотрел впервые прямо мне в лицо и спросил:
- С пополнением?
- Приезжий, - вдруг сказал Серёжка.
У меня всё как запрыгало перед глазами: Софка, Серёжка, он и эти две женщины, которых он вырезал из журнала и повесил на стене. Я отвернулся, нарочно отвернулся. Думал, успокоюсь, повернусь к нему лицом, а он... Когда я поставил вазу и оглянулся, он уже забыл обо мне. Спросил, кто да что, а ответа толком не дождался: приезжий так приезжий. В общем, он был из тех, которые спрашивают: "Как у вас дела?", хотя им совсем это неинтересно.
- "А у нас во дворе есть девчонка одна..." - снова запел он и повеселевшим голосом спросил: - Значит, государству нужна бумага? - Что он так развеселился, непонятно было. - Что ж, сейчас будет бумага.
Вышел из комнаты и вернулся с пачкой старых газет. Снова вышел и снова вернулся: бросил на пол ещё пачку.
- Государству нужна бумага, - сказал он. - Пожалуйста.
- Неплохой урожай, - заметил Серёжка.
- А у вас вегёвки есть? - спросила Софка. - Мы бы сейчас всё связави и унесви.
- Верёвки? Это мы сейчас организуем. - Он опять вышел.
- Давай начинай, - сказала Софка.
Я промолчал.
- Ты видишь, он волнуется, - сказал Серёжка.
- Лучше я ему записку напишу.
Я оторвал от газеты длинную полоску бумаги и быстро написал: "Это тебе подарок от мамы. Твой сын Севка".
Я очень торопился, боялся, что он зайдёт. Сложил записку в комочек и положил в карман.
- А где ты её оставишь? - спросил Серёжка.
И в это время он вернулся в комнату. В руках у него была верёвка.
- Дядя Миша, а вам нгавится эта ваза? - вдруг спросила Софка.
- Ваза? Для ребятишек неплохо.
- Это я одному человеку в подарок привёз, - сказал я. Голос у меня был какой-то странный.
Он разорвал верёвку на три куска и протянул нам.
Софка и Серёжка тут же стали связывать газеты. А я как дурак стоял в центре комнаты: в одной руке у меня была пачка с печеньем, в другой верёвка.
- Ты что на меня уставился? - спросил он.
- Я? Просто так.
- Экий ты, брат, неловкий! Дай сюда твоё печенье. - Он взял у меня пачку печенья и слегка при этом коснулся моей руки. - И в пачке у тебя нет ни одного печенья, а ты за неё держишься.
А я даже не заметил, как съел всё печенье.
- Он сегодня ничего не ел с утра, - сказал Серёжка. - Он ведь проездом в Москве. Сегодня уезжает.
- А чего же он тогда с вами болтается?
- Ради компании, - сказал я.
- Ну, давайте, ребята, давайте побыстрее! - сказал он. - Мне надо уходить.
А мне наплевать на это, плевать мне на то, что тебе надо уходить! Я стою с тобой рядом, я ради тебя сбежал с поезда, а ты меня выгоняешь. А ещё отец! Ну и уходи. А я сейчас соберусь и уеду и больше никогда-никогда не приду. А в вазу брошу записку. А потом, может быть, ты когда-нибудь заглянешь на дно вазы и прочитаешь записку: вот тогда тебе будет стыдно.
Я изо всех сил старался, мне хотелось, чтобы мой пакет был самый увесистый. Я натянул верёвку покрепче, и она лопнула. Мне снова стало жарко, я почувствовал, что он мне смотрит прямо в затылок. Прямо прожигает его насквозь, а я ползал по полу, собирая эти несчастные старые газеты, потому что государству нужна бумага, а мне очень нужен отец.
- Ну-ка, дай я тебе помогу. - Голос у него стал какой-то другой. Я бы сказал, что голос у него стал поласковей. - У тебя что-то не ладится.
- У меня? - спросил я. - У меня-то всё ладится.
Я поднял свёрток и понёс к выходу, даже не оглянулся на него. Нечего мне было на него оглядываться. Потом незаметно бросил записку в вазу.
У двери я на секунду остановился, ждал, что он меня окликнет, что ли. Но он меня не окликнул, и я ушёл, а моя ваза с запиской на дне осталась у него в комнате.
На лестнице меня догнали Софка и Серёжка.
- Ты чего так быстро ушёл? - сказал Серёжка. - Можно было ещё немного посидеть.
Я промолчал. Нечего мне было говорить.
- Ты не пегеживай, - вдруг стала успокаивать Софка. - Не поговогив и не надо. Вазу ты ведь оставив?
- Вазу? А вазу я вёз другому человеку. А теперь вот провозился с ним и больше никуда не успею. Мне бы на поезд не опоздать. С Курского вокзала поезд отходит.
- А ты нам оставь адрес того человека, - сказал Серёжка. - Мы ему отнесём твою вазу.
- Ладно! - отмахнулся я.
У меня сильно щипало в горле, и трудно было разговаривать. Я боялся заплакать. Они тогда могут подумать, эти всезнайки-москвичи, что у нас в совхозе все такие плаксы. А они ещё не видели наших.
Мы вышли во двор.
- Пожалуй, я пошёл, - сказал я.
- Уже? - спросил Серёжка. - Ну, прощай!
Мы пожали друг другу руки, потом я пожал руку Софке. Ладошка у неё была длинная и худая. Постояли. Не люблю я этих расставаний до ужаса. Ведь прощались на всю жизнь. Может быть, никогда больше и не увидимся. Жалко было расставаться.
- Эй, ребята, ребята! (Мы задрали головы. В окне пятого этажа торчал он.) Слушай, парень, ты забыл вазу!..
- Что? - переспросил я.
Я отлично слышал, что он крикнул, но сделал вид, что ничего не понял. Он пропал из окна, потом снова высунулся. В руках у него была моя ваза. Он начал размахивать вазой. Из неё выскочила записка и упала к нашим ногам. Серёжка поднял её и протянул мне, а я тут же запихнул её в карман.
- Иду! - крикнул я.
Ну что ж, возьму и скажу ему сейчас всё. Мне вдруг стало легко и свободно. И непонятно было, как я мог так долго страдать и хитрить, вместо того чтобы сразу всё рассказать. Давно бы уже сидели и распивали чаи, а потом бы он отвёз меня на вокзал и я его познакомил с Наташей и Гелием.
Позвонил. Думаю, сейчас он откроет дверь, а я ему: так, мол, и так, принимай гостей. И тут он мне открыл... Я даже его сразу не узнал, так он преобразился, совсем какой-то другой. В новеньком костюме, в белой рубашке при галстуке, точно тракторист на свадьбе. Да что там тракторист, настоящий артист из заграничного кино!
- Нехорошо чужие вещи забывать, - сказал он. - Тебе доверили, а ты забыл.
Он ещё поучал меня. Ну ладно, ладно, сейчас я тебе скажу, кто я, тогда ты не так заговоришь. Тогда я смогу тебе сделать несколько замечаний о твоей наблюдательности. Например, о том, что у тебя и у меня одинаковые брови и носы, а ты этого не замечаешь. Тебе даже в голову не приходит, что я твой сын.
А может быть, ты на самом деле забыл, что у тебя есть жена и сын? Может быть, ты не обрадуешься, когда узнаешь, кто я? Ты ведь собрался в гости, что ли, а я тебе помешал? Придётся возиться со мной и разыгрывать радость.
Почему-то я никогда раньше об этом не думал. А вдруг действительно ему не до меня?
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Мишка, - соврал я.