«Добрый день!» — говорю.
«Добрый день!»
«И куда это вы, — спрашиваю, — направляетесь, тетя?»
«Ах… и не спрашивайте! — отвечает. — Такая беда на нас свалилась, что пришлось из своего дома бежать, когда зима вот-вот нагрянет. Да еще из такого места, милушка, где нам разве только птичьего молока не хватало».
«Ха! Откуда-ж вы?» — спрашиваю.
«Да с Тихой поляны, сестричка… Из того, — говорит, — содома нынешнего, может, слыхивали»…
«Ничего я, тетушка, не слыхала, — говорю я удивленно. — Да что ж там такое происходит?»
«И сказать-то страшно, голубушка! — махнула рукой. — Такое творится, что горе да и только».
И начала мне рассказывать все, утирая слезы: — «На Тихой поляне я всю жизнь прожила, а такого не видала, Жучишенька… Было там тихо, спокойно — живи себе да радуйся. Вдруг несколько недель тому назад что-то с грибами случилось, кто их знает… Ну, обезумели все не иначе! Раскололись, слышите, на два лагеря, да и бьются меж собою. Каждый день у них споры да раздоры, драки, шум невероятный. А позавчера ошалели окончательно. Учинили, окаянные, такой бой, что трое деток моих растоптали в свалке. Вижу я, — пришла беда, их спорам конца-краю не видно, ну и говорю соседкам: бежим букашки-милушки из этого содома, пока нас тут всех грибы сумасшедшие не растоптали. Пособирали мы наскоро барахлишко, да айда с поляны! Вот и шатаемся сейчас, Жучишенька, как бездомные. Иду вот и не знаю, где с детками голову приклонить в чужом краю?..»
— Так-то рассказывала Букашка. Ну дальше я уже не слушала об ее горе, а помчалась домой, — закончила Жучиха. — Так хотелось рассказать вам все поскорее, что на бегу палец себе расшибла о корягу.
Жук на радостях расцеловал крепко свою хозяйку.
— Ну, умница! Три мешка тебе ягод сладких за такие новости!
— Ну, друзья? — зашевелил он бодро усами перед боровиком и сыроежкой. Не сказал я вам, что рано еще голову пеплом посыпать?.. Не говорил, что не пропадет дело на Тихой?
— Ах!.. — не могли они придти в себя от волнения. — Все это так неожиданно, что поверить трудно!
После Жучихиного рассказа Шапочник с Рябенькой воспряли духом. Неведомо откуда появились силы, и друзья немедленно же решили идти на Тихую. Но Жук и слышать не хотел об этом. «Окрепнете сначала как следует. Нигде ничего не горит и на головы не льется, и совершенно незачем сломя голову лететь. Вот через несколько дней наберетесь сил, тогда и пойдем вместе. Было бы только здоровье, а все остальное будет хорошо…» И хочешь-не-хочешь, пришлось обоим покориться Жуковой воле.
Произошло все это в четверг, а в субботу под вечер перед домом Жука остановились два запыленных гриба. Боровик с сыроежкой ужинали в доме, когда со двора послышалось:
«Добрый вечер!»
«Дай боже здоровья!»
«Не здесь ли живет Жук Усатый?»
«Я самый, а что?»
«Мы слыхали, что у вас находятся боровик Шапочник и сыроежка Рябенькая…»
«А вы откуда знаете?»
«В лесу сказали… Так они у вас?»
Боровик с сыроежкой выскочили во двор как ошпаренные.
— Братец! Сестрица!.. — вскричали пришедшие, увидев их. — А мы вас целую неделю ищем по лесу.
— Дружище Опенок! — ахнули радостно Шапочник с Рябенькой.
Объятьям и поцелуям не было конца. Гости вошли в дом и сразу же начали рассказывать обо всем случившемся на Тихой поляне после возмутительного их оттуда изгнания. А удалось оно гнилякам только потому, что Рыжик Щербатый с червивыми своими однодумцами спровоцировал тупоумных стариков, а со сторонниками боровика и сыроежки расправился беспощадно и неожиданно. Но после этого все наиболее здоровые и молодые грибы резко отвернулись от гнилой компании, и начались тогда ежедневные споры и драки на Тихой поляне. Тем временем подросла оздоровленная молодежь, доказав своим здоровьем большинству заблуждавшихся правоту вашего дела. Никто уже не хотел, да и не мог зерить червивому старичью. А несколько дней тому назад на Тихой произошло восстание: здоровые грибы, применив силу, изолировали от общества представлявших опасность гниляков, большинство которых уже рассыпалось в прах, а Рыжик Щербатый еще догнивает свой бесславный век с некоторыми уцелевшими дедами…
— Ну, а лекарства? — напомнила сыроежка. — Что с ними?
— Лекарства мы берегли как зеницу ока, — успокоил ее Опенок. — Наше счастье, не нашли они их, а то чем бы мы оздоровили товарищей?