18 июля. Ужасный день!
Меня с утра подмывало узнать, сколько писем пришло сегодня, и я побежал к Ахмету.
Отец и мать Ахмета были в поле, младшие ребятишки играли во дворе, а сам Ахмет сидел в полном отчаянии за столом, заваленным грудой писем.
— Слушай, — возбужденно обратился он ко мне, — а что, если мне немножечко сойти с ума?
— Опомнись, Ахмет! — в испуге закричал я.
— Да нет, я не взаправду… Просто написать всем, что у Ахмета помутилось в голове и он не может отвечать на письма…
— Это не выход из положения… Знаешь, Ахмет, пойдем к Ивану Фомичу, он что-нибудь посоветует…
Мы пошли к Ивану Фомичу и, к счастью, застали его дома — он вернулся вчера вечером.
Ахмет взволнованно рассказал всю историю. Иван Фомич слушал и улыбался.
— Ну что же, хорошо, прекрасно, — сказал он, когда Ахмет кончил. — Движение за археологию развивается.
Мы с Ахметом наперебой закричали, что нам не справиться с потоком писем. Сегодня пришло сто тридцать! А что будет дальше! Хоть трех машинисток сажай за работу, и то не успеют!
Иван Фомич сказал, что если мы выпустили джинна из бутылки, то сумеем и укротить его. И предложил послать корреспонденцию в газету.
— Опять корреспонденцию? — с ужасом прошептал Ахмет.
— Да, корреспонденцию, — рассмеялся Иван Фомич, — но такую, которая ответит на все присланные запросы. Она будет адресована всем, кто к нам обратился и кто еще может обратиться…
Мы сели втроем за работу. После трехчасовых споров была составлена обширная статья, в которой мы изложили все: как организовался кружок, как мы вели раскопки и что нашли в могиле царя Барракега.
Корреспонденция была подписана: «Бюро Археологического кружка Больше-Соленовской средней школы».
Иван Фомич пошел в стансовет передать по телефону нашу статью в областную газету.
Мы ждали Ивана Фомича на крылечке стансовета до тех пор, пока не была передана вся статья. Ее обещали напечатать завтра в областной комсомольской газете.
Ахмет от радости прошелся по улице колесом, а Иван Фомич ему даже замечания не сделал. Он предупредил нас, чтобы письма, которые будут приходить, мы не бросали. Мы их переплетем в красивый альбом, и это будет хорошим экспонатом для нашего музея.
Глава семнадцатая. Сила печатного слова (из дневника Гриши Челнокова)
19 июля. Сегодня пришло шестьдесят семь писем, но это не испугало нас с Ахметом. Мы нумеровали письма, ставили дату получения и складывали в папку, которую дала Нинка.
Васька Таратута заглянул к нам, но тут же ушел тренироваться перед районной олимпиадой.
Васька у нас спортсмен. Он занимается разными видами легкой атлетики, но больше всего любит метать молот.
Метать молот его научил отец, Кирилл Семенович, который до войны не один год был чемпионом области по этому виду спорта.
Васька еще в прошлом году хвалился, что для его возраста у него хорошие показатели. В этом году он надеется попасть на областную юношескую олимпиаду.
О дальнейших своих планах Васька не говорит, но я по намекам чувствую, что он мечтает о Москве. Прямо не знаю, как на это смотреть. Мы с Анкой говорили о Ваське, и мнения у нас разошлись.
Если Васька выдвинется, то прославит нашу школу, и это будет хорошо. Но, с другой стороны, спортивные успехи могут так вскружить ему голову, что он не вылезет из двоек…
Ну, да что там гадать, поживем — увидим.
21 июля. Сегодня я сидел целое утро и придумывал тему для карикатуры на Прасковью Антиповну. Потом я позвал Ахмета, Ваську и Антошку и рассказал им. Ахмет с Васькой хохотали и сказали, что я выдумал здорово. Антошка молчал.
Мы пошли к парторгу Андрею Васильевичу. Он одобрил нашу работу и обещал поместить в стенгазету, которая выйдет в воскресенье.
Сегодня получили номер областной молодежной газеты с нашей статьей про раскопки. Надеемся, что теперь нам перестанут писать.
22 июля, воскресенье. По правде говоря, я и не думал, что газета произведет такое впечатление!
Она была вывешена рано утром, и, как было условлено, Антошка Щукарь нарочно небрежным тоном сказал матери:
— Сегодня новая стенгазета вышла. Есть слух — про тебя написано.
— А что про меня писать? Али я лодырь или бракодел какой? — закричала Прасковья Антиповна.
Любопытство погнало ее к правлению. Антошка старался, чтобы мать увидела карикатуру пораньше, пока не было людей, — все будет не так стыдно. Но перед щитом, где в застекленной витрине висела газета, уже собрался народ и слышался смех.
Ахмет, я, Нинка и Илья Терских вертелись среди публики, чтобы услышать отзывы о нашей карикатуре. Вскоре подошли Сенька Ращупкин и Васька Таратута. Явился Щукарь с сестрами. Они старались не попадаться матери на глаза.
Прасковья Антиповна протиснулась к газете и ахнула, узнав себя на карикатуре, нарисованной Ильей. Карикатура состояла из двух картинок. На первой было изображено, как к «праведным» телам подходят с носилками «грешники»: археолог Кривцов, учитель Иван Фомич, Васька Таратута, Ахмет Галиев. На второй картинке были изображены уже одни скелеты, а над ними стоит Прасковья Антиповна, в ужасе подняв к небу руки.
Наш Илья Терских высокий и тоненький, на щеках у него румянец, как у девочки, и вообще он очень скромный, но, когда дело доходит до карикатур, тут он беспощаден. И как он здорово рисует! Может изобразить любое выражение лица: и восторг, и страх, и радость.
Прасковья Антиповна отошла от витрины со злым лицом. Повернувшись, она столкнулась нос к носу с Андреем Васильевичем и закричала высоким, неприятным голосом:
— Это что же такое деется, граждане? Это за что же человека на позор выставляют? Вон как меня разрисовали!
— Откуда же видно, что это вас нарисовали? — с притворным удивлением спросил Андрей Васильевич. — Подписей здесь нет.
— А чего подписывать-то! — разразилась Антошкина мать. — Тут и к бабке ходить не надо, чтобы догадаться! Про святых мои ведь слова…
Тут Прасковья Антиповна спохватилась и замолчала, но было уже поздно: в толпе грянул хохот.
Прасковья Антиповна сбежала при неистовом смехе толпы. Думаю, она теперь прикусит язык! Вот она, сила печатного слова!
В тот же день, вечером. Сегодня уехал от нас на новее жительство дядя Толя. Он давно поговаривал об этом — далеко стало ездить на работу. Мне очень жалко, что он уехал. С ним как-то было всегда весело, хорошо…
Экскаватор дяди Толи все перемещался к Красноармейску, и теперь ему удобнее снять квартиру там. Так он и сделал.
Правда, он обещал приезжать к нам по выходным дням, да уж это не то… Вот и Арся тоже обещал, а где он сегодня?
Мне жалко расставаться с дядей Толей не только потому, что он в новом году стал бы подтягивать меня по математике, просто я очень привык к нему, он такой веселый и добрый. Когда дядя Толя возвращался вечером, весь дом оживал.
Теперь у нас сразу не стало ни Арси, ни дяди Толи, и долго еще будет в нашем доме пусто и тихо…
Глава восемнадцатая. Переселение станицы Больше-Соленовской (из дневника Гриши Челнокова)
23 июля. Вчера совершилось действительно великое событие в жизни нашей станицы: Больше-Соленовскую начали переносить на новое место! Ух, интересно!
Подготовка к переселению началась давно. Не легкое дело перевезти за восемь километров станицу, где три тысячи жителей!
Новое место для станицы выбрано комиссией в прошлом году. В нее входили стансовет, правление колхоза, уважаемые старики и представители из района: врач, землеустроитель, агроном, архитектор. А потом решение утверждалось на общем собрании.
Было много споров. Одним хотелось поселиться у железной дороги, а другие предпочитали берег моря, потому что будет свежее воздух и легче поливать сады и огороды, а сообщение все равно будет хорошее — летом катерами, а зимой, наверное, автобус пустят.