Так целую неделю: отхлопают четыре сотни — и стоп машина: то бумаги нету, то смазка кончилась, нечем машину смазывать.
Рабочие к Ленину:
— Так и так, Владимир Ильич: буржуйских газет невпроворот, а «Правды» днём с огнём не сыщешь! Что делать?
Ленин говорит:
— Газета рабочая, пусть товарищи рабочие сами разберутся, почему так получается.
Соратник Владимира Ильича — Эйно Рахья.
Часу не прошло, явился в типографию наш отряд красногвардейский. Отрядом питерских рабочих командует Эйно Рахья. Видит Эйно, для буржуйских газет смазки хватает, а для «Правды» нет как нет. Он к хозяину. Тот говорит:
— Смазки на складе нет!
Ладно. Идёт Рахья на склад, пригоняет оттуда смазку. Хозяин говорит:
— Смазка есть, да маслёнки, вот беда, прохудились, из чего смазку делать?
Какой у них дале разговор был — не знаю, врать не буду, а только на другой день вышла «Правда» полным тиражом. А тут как раз и Ленин прибыл в типографию.
Один из номеров газеты «Правда», выпущенный в 1917 году.
Рахья усы распушил, докладывает:
— Шесть тысяч отпечатано, надо — и семь отпечатаем!
Ленин спрашивает:
— Разобрались, значит? А почему раньше не печатали?
Рахья опять пальцами по усам. Объясняет:
— Это вот ему спасибо, — и вынимает из кармана револьвер — кольт сорок пятого калибра. — Я эту штуковину показал
хозяину и, между прочим, высказался. Дескать, если у него опять для «Правды» смазки не хватит, придётся мне самому смазать, только не машину, а его самого. «Смажу, говорю, вот из этой машины системы «кольт». И, что же?! Сразу нашлись и масло и маслёнки! Отгрохала машина шесть тысяч без остановки! Может, я что не так сделал, уж вы тогда не серчайте, Владимир Ильич…
Ленин слушает рассказ, лицо вроде серьёзное, а глаза весёлые. Под конец не выдержал — засмеялся. Прямо на весь цех! Тут и красногвардейцы стали смеяться, и наборщики, и все, кто там был. Такой смех пошёл, что не слышно, как машины грохочут! А Ленин сквозь смех говорит:
— Оригинальная смазка! Революционная!
«Шифровка»
В семь часов утра раскрылась дверь и вошёл друг Усениуса — большевик Густав Ровио. Его ранний приход не удивил ни Усениуса, ни жену его Марию. За последнее время они привыкли к его неожиданным появлениям. Зачем приходил к ним Ровио — Мария не знала. Каждый раз при его появлении Усениус молча смотрел на кухонную дверь, и Мария так же молча выходила из комнаты.
Но сегодня всё было по-другому. Ровио заговорил, не дожидаясь ухода Марии.
— Есть одно дело, — сказал он, присев на кончик стула.
Усениус, как всегда, уставился на кухонную дверь.
На этот раз Мария почему-то обиделась.
— Опять секрет от меня?! — Она резко повернулась, чтобы уйти, но Ровио остановил её.
— Погоди… Такой случай… Без тебя не обойтись… Слушай. Вечером к вам придёт человек… Русский… Он скажет: «Я с Камчатки». Укройте его у себя. На несколько дней. И никто не должен знать, что у вас живёт посторонний. Никто! Понятно?
Молчаливый Усениус коротко мотнул головой, и Мария спросила:
— Кто он, этот русский?
— Самый большой революционер в России, — сказал негромко Ровио.
— А как его звать?
— Ты очень болтлива, Мария! — Усениус сунул трубку в карман и натянул шляпу. — Пойдём, Густав, я опоздаю на завод.
— Пойдём. До свидания, Мария.
Уже на пороге Ровио обернулся и сказал:
— Иванов. Его фамилия Иванов… Константин Петрович…
…И вот господин Иванов живёт теперь у них. Мария не понимает, почему главный русский революционер должен скрываться в Финляндии, в Гельсингфорсе. От кого скрываться? От царя? Но царя в России больше нет. Восьмой месяц уже нет в России царя… Зачем же ему прятаться? Непонятно. Всё непонятно. Если господин Иванов скрывается, значит он кого-то боится. Но тогда почему он всегда спокоен и так любит шутить? Нет, непохоже, чтобы он кого-нибудь боялся.
В первый же вечер гость попросил плотно завесить окно его комнаты.
— Вам мешает спать утренний свет? — спросила Мария.
Господин Иванов потёр круглый, гладко выбритый подбородок.
— Наоборот, товарищ Мария! Я не хочу, чтобы мой свет мешал ночным прохожим. Бывают не в меру любопытные люди. Их может заинтересовать ночной свет в моём окне.
Свет в комнате господина Иванова горит почти до рассвета. Но когда бы ни лёг русский, в девять утра он выходил к завтраку и весело говорил по-фински: