Выдержка из рекламной брошюры:
«Восточным экспрессом называется поезд, пересекающий Европу от Бельгии до Стамбула. Поэтому не думайте, будто слово «Восточный» означает в данном случае что-нибудь китайское или японское. Тем не менее вы найдете здесь достаточно экзотики для живой, красочной рекламы, как вы убедитесь, если перелистаете эту брошюру.
Фильм и финики. В распоряжении кинопроката имеются три кадра: Норман Фостер объясняет Хизер Энджел тайны половой жизни финиковой пальмы; Норман Фостер угощает Хизер Энджел финиками; Хизер Энджел покупает финики из окна железнодорожного вагона. В фильме есть также блестящий диалог о финиках. В каждом городе есть первоклассные гастрономические магазины, торгующие финиками в изящной упаковке. Свяжитесь с каким-нибудь из них, чтобы использовать его витрины для рекламы фильма, и устройте выставку в фойе кинотеатра с использованием этих трех кадров и соответствующей рекламой.
В фойе можно также организовать выставку различных видов продукции из фиников, показать богатейшие возможности применения фиников в быту и т. д. В крупных городах это не представит трудностей. Если удастся привлечь большие фирмы, посетителям кино можно разрешить пробовать финики бесплатно. Детали придется уточнить на месте.
Не следует недооценивать значения по-настоящему нарядной витрины, украшенной изделиями из фиников, корзинами соблазнительных фруктов и фиников и тремя кадрами из фильма с соответствующей рекламой: «Купите пакет восхитительных фиников и отправляйтесь на «Восточном экспрессе» в Стамбул — вы проведете незабываемый вечер в кинотеатре Риальто».
Знаете ли вы: Что Маркизету, любимому котенку Хизер Энджел, пришлось подстричь когти, так как он точил их только о ножки дорогих столов? Что Хизер Энджел любит наводить экономию, покупая моющиеся перчатки и стирая их собственноручно?
Что Уна О'Коннор разрешает только небольшому кругу избранных друзей называть ее «Малюткой»?
Вся эта шумиха не смогла обеспечить успех фильму — к моему облегчению: по договору мое имя должно было стоять на афише, — фильм кочевал по маленьким, жалким кинотеатрикам, пока, наконец, его не занесло в Тенериф, в тенистый переулок, в зал за старинной резной дверью, похожей на монастырскую калитку. Это как-то примиряло меня с фильмом — на нем не лежала бесстыжая печать успеха; пусть он был пошлым, но по крайней мере не торжествующе пошлым. Его провал как-то не вязался с обычными представлениями о Голливуде.
Канарские острова лежат на полпути в Африку. Склон горы, украшенный рекламой кинокомпании Фокс и копьями бледных кактусов… Гостиница в стиле викторианской готики, опутанная плетьми бугенвиллей. Попугаи и обезьяна на цепочке… Здесь мы услышали бесчисленные рассказы о жизненных ошибках и неудачах: о брошенной в Китае должности, о несостоявшемся назначении в Бангкок, о маленькой газете в Ноттингеме. Но моя память сохранила только крикливую афишу, сладковатый вкус желтого вина, плоские кровли, цветы, беседку, заваленную пустыми бутылками, и ясли Спасителя в маленьком темном соборе.
Я проснулся от скрежета железа о камень и увидел Берег. Это слово уже прочно вошло в нашу жизнь. Люди говорили: «Элдридж? Ну, конечно, он ведь старожил тут, на Берегу». А сам Элдридж, немолодой агент судоходной компании, неизменно повторял, садясь за стол: «Жратва — вот как мы это зовем на Берегу». Или, передавая тарелку с луком, пояснял: «У себя на Берегу мы зовем это фиалками». Розовый джин именовался Береговым. И Берег, конечно, был один-единственный — западноафриканский, другого берега никто и знать не знал.
На пристани разгуливали взад и вперед сенегальцы, их длинные белые и синие одежды мели пыль, которую ветер сдувал с двадцатипятифутовой груды арахиса. Мужчины расхаживали, держась за руки, лениво посмеиваясь под ослепительными отвесными лучами солнца. Иногда они обнимали друг друга за шею; казалось, им нравится прикасаться к живому телу — словно от сознания, что рядом кто-то есть, становилось веселее на душе. Нам такое чувство непонятно и недоступно. Двое сенегальцев провели так на наших глазах целый день: они были здесь, когда пароход, плавно скользя по воде, пришвартовался по соседству с грудой арахиса; они оставались здесь и вечером, когда погрузка окончилась и грузчики умыли руки и лицо горячей водой, струя которой била из борта судна. Эти двое и не думали работать — просто ходили взад и вперед, держась за руки и со смехом обмениваясь шутками. Вид их придавал ослепительному дню и нашему первому знакомству с Африкой обаяние душевного тепла и сонной красоты, ощущение безмятежной и беззаботной радости.