– Разве? – удивленно подняла бровь Изабель.
«Какой напыщенный идиот, – подумала она. – Да он просто боится. Он напуган тем, что мое начало означает его конец, что мой успех есть предзнаменование его скорого падения».
– Разве будущее не за мной, Роберт? – спросила она. – Разве ты не это имел в виду?
Легация Хилл приложила ко рту салфетку, чтобы скрыть не то кашель, не то смех.
Растерянность Роберта Хилла продолжалась всего мгновение. С наполненным бокалом он поднялся из-за стола и церемонно поклонился в сторону Изабель.
– В таком случае, господа, выпьем за наше будущее.
Энни хотела пробраться по темным комнатам к себе в спальню как можно тише. Она опасалась, что Изабель услышит ее шаги и потребует, чтобы она вернулась к гостям. Перед закрытыми стеклянными дверями обеденного зала, из-за которых доносились голоса гостей и жизнерадостное гудение Роберта Хилла, стояли Уилкс и Тэсс. Всхлипывая, она судорожно вцепилась в его рукав, он вырывался. Ни он, ни она не могли видеть Энни, стоявшую в другом, темном конце коридора.
– Отцепись, – прошипел Уилкс, пытаясь оторвать ее руку от своей. – Отвяжись от меня, толстая корова.
– Но ты же меня любишь, и я тебя люблю, – последнюю часть фразы Тэсс произнесла мягче, почти шепотом.
– Это ничего не меняет. Твой ребенок не от меня – я тебе ничем не обязан! Если бы ты не липла к своему прежнему хозяину, сейчас ничего бы не было.
– Он меня заставил, ты же знаешь, – сказала Тэсс совсем тихо.
– И это, наверно, тоже вранье. Ты вообще все врешь. Как бы там ни было, я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.
Уилкс с силой оторвал пальцы Тэсс от своего рукава, повернулся и пошел прочь.
– Я думала, что что-то для тебя значу, – закричала Тэсс. – Не уходи!
Бросившись на пол, Тэсс вцепилась в его сапог. «Джиневра!» – подумала Энни и сама испугалась этой мысли. Колдовство Изабель, оказывается, куда сильнее, чем Энни сначала могла себе представить.
Уилкс оттолкнул Тэсс и удалился. Энни присела возле лежащей ничком Тэсс и осторожно погладила ее по волосам. Тэсс приподняла голову, уткнулась лицом в живот Энни и беззвучно зарыдала.
Ребенок не от Уилкса, вот, значит, какие дела! Его настоящий отец – прежний хозяин Тэсс. Возможно, как раз из-за этого ей и пришлось оттуда уволиться. Энни почувствовала внезапный приступ жалости к Тэсс и ее несчастному младенцу. Она ласково, словно ребенка, погладила Тэсс по голове.
– Ну же, ну, успокойся, – сказала она. – Я с тобой.
В детские годы Эльдон был настолько болезненным, что, опасаясь за его жизнь, его все время серьезно лечили. Он пил дымящиеся, неприятно пахнущие микстуры и постоянно сидел в тепле. Нездоровье лишило его обычных радостей детства – прогулок и подвижных игр со сверстниками. И вот тогда он и начал мечтать о путешествиях.
Детские иллюзии, глупость, романтическая бессмыслица – так бы он теперь мог назвать все это. Реальная жизнь первопроходца, как он теперь знал, была весьма далека от романтических представлений подростка. Экспедиции в Северную Канаду снабжались из рук вон плохо и почти всегда были вынуждены голодать. Летом в тундре мука быстро пропитывалась влагой и загнивала, некачественное масло протухало. Полчища мошкары и комаров так заедали людей, что, по словам одного путешественника, превращали их жизнь «в пытку, сводящую с ума». Несмотря на то, что они мазали открытые части тела дегтем и обертывали головы брезентом, комары все равно забирались им в глаза и уши. Невозможно было вдохнуть, чтобы не проглотить вместе с воздухом нескольких насекомых.
Болотные испарения ограничивали видимость расстоянием вытянутой руки, ноги вечно путались в корнях карликовых деревьев. В любую погоду – и в арктическую стужу, и коротким, но невыносимо жарким заполярным летом – путешественники были обречены перемещаться от точки к точке на длину мерной топографической ленты – неизменные шестьдесят шесть футов, – которую тащили, словно узники, скованные общей цепью.
Реальность экспедиционной жизни – вечная грязь, голод, усталость и беспокойство – и те краткие мгновения, когда ее участники все-таки чувствовали нечто похожее на пресловутую свободу первопроходца, вряд ли оправдывали такие неудобства. Окажись Эльдон сам в подобной экспедиции, он, без сомнения, бежал бы оттуда одним из первых.
Эльдон порылся в стопке бумаг на столе и извлек то, что искал. То была карта региона Великих американских озер, снятая одним топографом, который прежде работал в канадской тундре, но откуда его неожиданно отозвали, дав другое задание. Облегчение, которое почувствовал этот человек, сквозило в каждой любовно вычерченной линии, в красивом оформлении этой карты – ее поля обвивал плющ, а роза компаса напоминала огромную хризантему. Великое пресноводное озеро, огромное, как море, – так картограф назвал озеро Гурон. И приписал на полях: «От этого места до родного дома сорок три дня пути». Этот человек любил свою карту, словно саму землю. Он не ведал, что пройдут годы и его трудом воспользуются те, кто пожелает извлечь из этой земли прибыль.
Terra cognita – известная земля. Создавать карты – опасное ремесло. Результат бескорыстного любопытства, чистой тяги к знаниям, они всегда мостят дорогу для эксплуатации и меркантилизма, завоевания и колонизации. Но… «Я здесь, и все это мое». Разве первопроходец, рисуя на бумаге землю, на которой стоят его ноги, может думать и чувствовать иначе? Увы, одно неотделимо от другого, и одно неизбежно предопределяет другое. Тяга к знаниям влечет в дорогу, карта – результат путешествия, и захват есть следствие карты.
Эльдон удивился собственной мысли – как короток путь от открытия до захвата. И как быстр. Координаты души. Путь, проложенный по компасу человеческого сердца.
Проводив Тэсс в постель, Энни спряталась в комнате с детскими вещами. Было уже поздно, гости разошлись, голоса утихли, и дом наполнился ночными звуками.
Энни не знала, что ей делать дальше. Вечно прятаться было невозможно, когда-нибудь ей придется-таки предстать перед Изабель хотя бы для того, чтобы вернуть ей платье. Она мысленно готовилась получить выговор, хотя знала, что ни в чем не виновата. Разве ей пришлось бы стать горничной, если бы ее семья не погибла? Последнее время внутри ее росло чувство, превращавшееся уже в уверенность, что сейчас она живет чужой жизнью, жизнью, которая ей не предназначалась и которой ей не пристало жить. Кем бы она могла быть на родине? Крестьянкой? Или, может быть, даже учительницей в школе? Но уж во всяком случае, не горничной.
Когда дверь тихо скрипнула, она сначала подумала, что это скребется мышь. По полу потянуло сквозняком, и она поняла, что в комнате появился еще кто-то. Энни скрючилась за коляской, мечтая превратиться в невидимку. Держа в руке свечу, в комнату вошла Изабель.
– Кто здесь? – испуганно спросила она.
Видимо, что-то выдало присутствие Энни. Сначала Энни решила, что Изабель специально разыскивает ее в этой комнате, но ее испуг ясно показал, что она искала здесь того же самого, что и сама Энни, – уединения. Ведь на самом деле это было ее место, место, где она хранила вещи своих умерших детей.
– Кто здесь? – повторила Изабель. Бессмысленно было прятаться дальше…
– Это я, мэм, – сказала Энни, вставая.