Ларимма не видела этого. Как только Крушус убрал колено с ее груди, женщина перевернулась на живот и отползла подальше, а потом вскочила, и не оглядываясь бросилась бежать.
Ветви деревьев били ее по щекам, по груди, по разрезанной щеке, а сзади кричал и кричал Викшу. Только бы не споткнуться! И не успела Ларимма подумать об этом, как все-таки споткнулась о корягу и полетела кувырком в маленький овражек, под дну которого протекал ручей. Вода, в которую она с размаху грянулась, слегка охладила ее разум. Щеку защипало, но боль ушла.
Ларимма села в воде и попыталась рассмотреть свое отражение. Собственный вид ей совсем не понравился, что раньше случалось с ней не часто. Женщина осторожно смыла кровь, кривясь, попыталась свести вместе края раны. Кровь выступила снова, пришлось ограничиться умыванием. В овражке Викшу совсем не было слышно и Ларимма решила не подниматься наверх. Она пошла по течению ручья.
Что теперь делать, она не знала. Викшу, наверное, тоже умрет, а это единственный человек, на которого она хоть немного могла рассчитывать в Шерешене. Салакуни исчез, и отыскать его в джунглях она не могла. Пропал даже старый дуралей лэпхо, и что же теперь ей делать в лесу, полном спиров? Спиров, и их убийц...
Болото, вдруг подумала Ларимма. Салакуни, пока жив, будет стремиться заполучить ожерелье и идти туда, Черная Луна заставит его. Неизвестно, чем все это кончится, но больше ей в этом мире прислониться не к кому. Вот только почему Крушус решил, что ожерелье у нее?
Наверху раздалось предупреждающее шипение. Ларимма подняла голову и увидела большую анту, спускающуюся к воде. Змея, как видно, недавно перекусила и не была заинтересована в пище, но женщине эта встреча все равно не понравилась. Она быстро выбралась на противоположный край оврага, кое-как соориентировалась и заспешила в сторону болота, не чуя под собой усталых ног.
Чиптомака в это время был довольно далеко от нее. Он-то не стремился к болоту, а просто бежал куда глаза глядят. Верховный жрец не оставил его в покое, он преследует несчастного старика! Что бы там ни было, а умирать от его руки лэпхо не хотел. Разве попадешь в холодный ад Джу-Шума, если тебя убьет такой страшный, белый человек? Да и бродячих певцов он не любит, отнял совсем молодой гуоль.
Так бы и бежал старик остаток дня и всю ночь, но силы его были не беспредельны. Все последнее время он провел на ногах, в быстрых, утомительных переходах под жарким солнцем. Когда ноги совсем отказались повиноваться, Чиптомака упал на землю и снял с себя ожерелье.
- Если он найдет меня, и-эмма, - задыхаясь, проговорил он, - то ожерелье вернуть не сможет. А я... А я... Спаси меня, Джу-Шум!
Чиптомака подполз к старому, раскидистому синтану и среди его корней нашел норку какого-то грызуна. Он запихнул как можно глубже проклятое ожерелье и откатился подальше, только после этого позволив себе закрыть глаза. Теперь Кипауси не сможет убить его сразу. А если Салакуни все-таки придет в себя Черная Луна погонит его дальше, то помощь успеет.
Он едва успел отдышаться, когда услышал позади себя легкие шаги. Лэпхо поднял голову, и увидел, как мимо него пробежал Салакуни и тут же засунул руку за корень, в нору. Чиптомака, готовившийся встретиться со страшным белым жрецом, облегченно застонал. Потом с ужасом огляделся, но Кипауси нигде не было видно.
- Проклятье! - взревел Салакуни, вытащил руку из норы и принялся ножом разрыхлять землю. - Кто засунул ожерелье сюда?
- Я, - робко признался старик. - А с тобой никто не пришел?
- Зачем ты это сделал? Его утащил бурундук, я чувствую запах!
Чиптомака потянул носом, но запах чувствовал только свой - помет, в котором он перемазался, еще не успел даже засохнуть. Лэпхо поднялся, еще раз огляделся. Вроде бы никого нет, но теперь, когда он снял ожерелье, чувства больше не были такими острыми.
- Ты никого там не видел, Салакуни?
- Мне привиделся белый демон! - рявкнул воин. - Не стой, отгребай землю! Надо спешить, или он заберется на дерево и тогда придется его срубить!
- И-эмма, не принимай так близко к сердцу... - старик понял, какую глупость сказал, и торопливо принялся помогать. - Бурундук, сын вонючего терка, и-эмма, отдай нам не свое!
- И помолчи! Где Ларимма? Я беспокоюсь о ней.
- Женщины глупы, - пожал плечами лэпхо. - Мало ли что пришло ей в голову? Хотя думаю, по своей воле она бы от тебя не оторвалась, и-эмма!
- Это плохо. Бурундук залез между корней... Вот что, старик, иди-ка пока поищи ее. Все равно мне придется здесь долго возиться.
Глава двенадцатая
Гуоль и шанты
Кипауси, проследив за Салакуни, и убедившись, что тот по крайней мере знает, где искать амулет, отступил в джунгли. Его тело, над которым еще в утробе матери потрудились черные маги Нечистого, не знало ни усталости, ни голода. Верховный жрец принимал пищу шесть дней назад - вполне достаточно, чтобы в течении еще двух-трех недель ни о чем не беспокоиться.
Не желая попадаться на глаза воину, Кипауси присел на землю. Что-то мешало ему. Гуоль! Занятный инструмент, звук из которого исходил после того, как тронешь пальцем одну из четырех струн. Тогда он поет необычайно красивым голоском, постепенно все тише, и все-таки слушать можно очень долго. Интересно, почему люди озерной страны не догадались сделать такую вещь? Тамтамы помогают им петь и плясать, но не поют сами.
Кипауси рассеянно провел пальцем по струнам. Жаль, что прежде у него не было гуоля, тогда долгие годы, прожитые почти в полном одиночестве, не казались бы так томительны. Немногочисленные молодые братья, как они когда-то сами себя называли, получали немного удовольствия от общения друг с другом, еще меньше - с окружающими их чернокожими, "червями".
Колдовство Темного Братства навсегда отрезало жрецов от их народа, и цвет кожи - самое малое, что их различало. Чернокожие больше всего на свете любили простые радости: еду, пьянящую киншасу (вообще никак не действующую на жрецов), бессмысленные соития, ночные пляски под ритмичные удары тамтамов. Ни Кипауси, ни другие братья не получали от всего этого никаких удовольствий, а к размножению природным образом и вовсе были не способны. Может быть, жрецы нашли бы свой интерес в служении Нечистому Хозяину, для этого достаточно просто надеть амулет. Через довольно короткое время человек готов убивать ради власти, ради малейшей возможности возвыситься. Настоящие темные братья никогда не жаловались на скуку... Но Кипауси казалась отвратительной сама мысль подчиниться своему предназначению. Тот, кто изуродовал их жизни, искалечил тела, сделал нелюдями, не дождется повиновения.
Сотни лет одиночества. Возможно, гуоль, рождающий тонкие, нежные эмоции, мог помочь братьям... Но теперь уже поздно. Их осталось двое, и Линчипари болен одной из тех лихорадок, что можно подцепить в джунглях и к которым абсолютно не восприимчивы нормальные черные люди. Черви. Сколько еще отпущено Кипауси? Наверняка не слишком много, организм явно слабеет, что-то в нем снашивается.
Зачем теперь гуоль? Кипауси осторожно повесил его на дерево, просунув веточку в углубление. Две струны крепко сжали ее, будто схватившись, а остальные тихонечко запели на слабом ветру. Верховный жрец еще немного постоял, прислушиваясь, потом решительно отвернулся. Нужно бросить еще один взгляд на гиганта, слугу Черной Луны, а потом осмотреть окрестности. Те двое, воры, могли бы помешать плану Кипауси еще больше, чем спир.
Жрец сделал несколько шагов в сторону дерева, где продолжал упорно и очень громко сражаться с упрямым бурундуком Салакуни, и едва успел присесть, чтобы не попасться на глаза бредущему навстречу старику. Лэпхо, посланный воином на поиски Лариммы, негромко ворчал и почти не смотрел по сторонам. Он так устал, что даже возможность появления нового спира, самого свирепого чудовища джунглей, его не уже не пугала.
- И-эмма, куда я попал и что мне теперь делать? Я пошел в джунгли за гуолем и теперь у меня нет гуоля. Я слишком далеко от берегов Квилу, и-эмма, чтобы вернуться туда... Мой единственный друг - раб демона. И-эмма, что...