Два судна проскользнули буквально о борт с нами. Возникло третье и четвертое: одно слева, другое справа. Хоть бы проскочить! Но огни быстро перемещались, сдваивались: это не два судна, это одно - гигантский танкер с надстройками на носу и корме, и он пересекал нам дорогу.
Мы с Карло, не помня себя, завопили, что есть силы замахали фонариками. Из хижины выскочил полуодетый Тур... Гул двигателей, море света, надвигающаяся стена, жар и что-то чудовищное, пролетевшее в десятке шагов. Разминулись... И не потому, что кто-то там принял меры, - просто курсы чуть-чуть не совпали.
Потом уже, глядя на карту с навигационной обстановкой этого района, я понял, куда мы попали в ту ночь. Два узких коридора, и по ним круглосуточное движение, караванами, составами, по автоматически соблюдаемой колее. А мы - пешеходы между экспрессами. И ладно еще, что между!
Пять раз в ту ночь мы были на грани катастрофы! Пять раз! Извините за обилие восклицательных знаков...
А однажды за сутки мы трижды меняли курс, причем по собственной воле ни разу. 16 января 1978 года, через четыре дня после того как мы вышли из Маската, мы находились от него в двадцати милях. То есть фактически не сдвинулись с места, хотя все четверо суток двигались без остановки. За эти четыре дня мы описали в Оманском заливе петлю и вернулись в исходную точку.
Стихия есть стихия.
Но вот хвост "петли" стал удлиняться. Мы шли теперь курсом 120-130 градусов в направлении, примерно отвечающем нашим планам...
19 января 1978 года. Завтрашний день семидесятый с момента спуска лодки на воду. Около пятидесяти дней ушло на стоянки, ремонт и прочее. В общей сложности только три недели шли по маршруту...
Проснувшись, я узрел солнце в правом дверном проеме, где ему не полагалось бы быть.
- Мы свернули? - спросил я Тура. - Какой курс?
- Постарайся угадать.
- Неужели норд?
- Норд-ост. Держим шестьдесят градусов.
- Значит, и впрямь к Инду?
Океан наконец-то объявил свою волю. Не Мадагаскар, не Африка - нас ждала долина Инда. Тур сиял и важничал, словно это он сам заставил небесную канцелярию обеспечить нам выгодный маршрут...
Говорил с Москвой, давал интервью Вадиму Белозорову и предложил организовать радио-контакт "Тигриса" с орбитальной станцией "Салют-6". Это было бы прекрасно - беседа "прошлого" Земли с "будущим". Во мне зашевелился телевизионный журналист.
Наши радиомосты держали, как атланты, друзья-коротковолновики Валерий Агабеков в Ессентуках и Константин Хачатуров в Москве, мастера высокого класса, призеры международных соревнований. Схема связи была такая: борт "Тигриса" - Кавказские предгорья - столичный радиоклуб телефонная трубка в моей квартире.
- Юра, все у нас хорошо! Дома - хорошо, на работе - хорошо, у бабушек - хорошо!
Понимал, что Ксюша читает по бумажке, бережет эфирное время. Перечисляла знакомых: у того-то большой успех, у того-то большая радость. Привет от тех-то, тех-то и тех-то - целый список, как в деревенском письме: "А еще кланяется тебе..." Важно было никого не пропустить, чтобы человек знал, что его помнят. Совсем не смешной обычай.
- Звонили со "Славска" из Басры, интересовались делами на лодке, передали привет и лучшие пожелания. Не волнуйся ни о чем, у нас все хорошо!
- Прекрасно понял, прекрасно понял. Все хорошо. Шумы, трески.
- Юрий, ответьте на вопросы журналистов. Чем заниматься приходится? Кем себя больше чувствуете - врачом или матросом?
- Делаю то, что делают остальные. Все - матросы, включая Тура.
- Самое яркое впечатление со дня выхода в океан?
- Мы еще не в океане.
Мы шли из Омана к пакистанским берегам, и я конспирировал, связанный запретами консорциума:
- Шестьдесят три градуса восточной долготы! Как поняли? Идем по градусу и завтра-послезавтра упремся в берег!
"В Карачи идут, в Карачи идут", - делились догадкой Ессентуки и Москва.
- Лекарство получили?
- Да, получили, спасибо!
Заказать для Карло облепиху и мумие, уточнить метеопрогноз, переправить весточку на орбиту космонавтам, попросить помочь с транзитными визами... Как бы мы жили без Валерия и Кости? Просто не представляю!
- Тур и Карло просят позвонить в Италию и сообщить, что все хорошо. Ксюша, диктую номер. Лекко: Леонид - Елена - Константин - Константин...
Трески, шумы...
- Юрий, передайте Норману: тысячи людей каждый день просятся на частоту.
К концу плавания у нас насчиталось 350 собеседников из 43 стран. Не так уж мало.
- Семьдесят три, Юрий, от всех нас.
- Вас понял, семьдесят три. Будем заканчивать. Надо ставить парус, ветер поднялся. Все хорошо!
- Все отлично!
Как заклинание, как припев с обеих сторон...
26 января мы были на широте Карачи, в четырех-пяти десятках миль от побережья и шли вдоль него на восток. Тур послал радиограмму - через Бахрейн в Норвегию - с просьбой получить для нас разрешение на визит в Пакистан. Ответ пришел быстро. Нам дозволялось посетить любой пункт пакистанской территории.
Мы должны были ступить на землю близ устья великого Инда. Там, где причаливали некогда камышовые прапращуры "Тигриса", откуда стартовали, возможно, и прародители шумеров, отправляясь заселять и цивилизовывать Двуречье.
Далее наш путь должен был продолжиться посуху, в глубь материка, к занесенному песками, сенсационно обнаруженному, таинственному, когда-то многолюдному, доарийскому, протоиндийскому городу Мохенджо-даро (на языке синди - Холм мертвых)...
Я не археолог, не филолог и не очень-то разбираюсь в этнографических проблемах. Но увиденное там меня потрясло. Мы приехали поздно вечером, переночевали в гостинице - и на утренней заре увидели город.
Он огромен, прекрасно распланирован. Широченные улицы, мощенные кирпичом. Кирпичные дома. Бани, бассейны, почти под стать нынешним. В городе была даже подземная канализация и водопровод. И всему этому великолепию - пять тысячелетий! И одновременно - немногим более полувека. Потому что именно в 20-е годы начались сенсационные раскопки в этой местности.
В музее Мохенджо-даро собрано множество любопытного, добытого при раскопках. Блюда, кувшины, украшения, каменные гири, статуэтки, оружие... И сотни амулетов-печатей.
Тур шел по музею, как собака по следу. Потом он хвастался, что его вело предчувствие. И предчувствие не обмануло. В витрине под стеклом лежала печатка, на которой различалось изображение плетеной лодки, с хижиной на палубе, с загнутыми кверху носом и кормой, - вылитый "Тигрис"!
Тур, завидев кораблик, аж задрожал. Немедленно сфотографировать! Зачем же мы сюда ехали, если не за этим? Но тут возникли сложности: печатка лежала в витрине, под стеклом. А стекло бликовало, мешало съемке.
Мы попросили открыть витрину. Нам ответили, что это совершенно невозможно, категорически запрещено правилами. Санкционировать отступление от правил мог только лично министр туризма, и никто иной. Позвонили в министерство. Там не отвечали. Была пятница, выходной, о чем нам вежливо и напомнили.
Но ведь Хейердал в Мохенджо-даро - ситуация не совсем ординарная. И наши сопровождающие это прекрасно понимали. Они посоветовались и предложили такой план: мы выйдем на время из зала музея, а хранители откроют витрину и приблизят экспонат к ее стеклу. Затем витрину опять закроют, мы войдем в зал и начнем снимать.
Тур, ободренный частичным успехом, попробовал его развить: "Давайте мы заодно сфотографируем печать в ваших руках". Но здесь уж работники музея не уступили. Мы покинули зал и вернулись в него через несколько минут. Печать лежала теперь, прижатая вплотную к стеклу витрины. Видно ее стало намного лучше.
Карло вынул свои фотокамеры, специальные объективы, удлинительные кольца, фильтры для уничтожения бликов... Снимок был сделан. Тур торжествовал: одолел-таки бюрократизм.
Еще когда мы ехали в Мохенджо-даро из Карачи, то остановились - мало ли зачем - у какого-то болотца, заросшего камышом.
- Узнаете? - заулыбался Тур.
Действительно, в болоте рос иракский берди! Феноменально! Способность Тура натыкаться на искомое поистине внушала мистический трепет.
- А может, камыш здесь исконный житель?
- То-то и оно, что нет. Берди, насколько помню, в долине Инда не растет.