Я здесь также навестил доктора де Ветте,[67] известного по письму своему к Зандовой матери. В де Ветте ничего не нашел я похожего на беспокойный дух и суетность демагога. Он тих, скромен, почти застенчив; в обращении и разговоре умерен и осторожен. Гёрреса[68] он охуждает во многих отношениях. Письмо к де Ветте получил я от Ф., старинного моего знакомого: он знавал меня еще в Верро; тогда мне было с небольшим 12 лет, и я, ученик уездного училища, с большим почтением смотрел на гимназиста Ф., когда приезжал он из Дерпта к нашему доброму воспитателю:[69] мы с того времени не виделись. В Лейпциге нашел я его человеком умным, основательным, ученым. Так-то соединенные в детстве и молодости расходятся и, если встречаются в другое время и под иным небом, даже удивляются, что могли опять встретиться. Счастливы еще те, которым по крайней мере удается увидеться с товарищами весны своей; но как часто мы разлучаемся с нашими милыми и не узнаем даже, когда они расстаются с жизнию. Вот разительный тому пример: старший брат мой[70] имел в Петровском училище друга; они несколько лет сидели в классе на одной лавке; с этим его приятелем, ныне нашим консулом в Лейпциге, случай свел меня в Дрездене, и он спрашивал меня о здравии и службе своего бывшего товарища, который уже тринадцать лет как покоится в песках прусских, где пал предшественником освободителей Европы!
Письмо XXIII
Довольно долго стояли вы, друзья, перед Афродитою Гвидо Рени; пора и мне перенестись к вам и разделить ваше удовольствие. Богиня наслаждения, простертая на роскошном ложе, облокотилась на левую руку, а правою испытывает острие стрелы, которую сын подает ей с коварною улыбкой. По насмешливой радости, которая во всех чертах матери и сына, я узнаю нас,
но при всем лукавстве вашем как вы прелестны, какая круглота, какая мягкость во всем вашем теле! Все вокруг вас дышит негою и вливает в душу несказанную сладость.
Вот картина Петра делла Веккия: старуха сражается с своими детьми.[72] Она туфлею замахнулась на одного, двое других ее упрашивают и удерживают. По комическому содержанию приближается здесь делла Веккия к Нидерландской школе; но его выражение гораздо благороднее: страх, изображенный на лице битого мальчика, не лишает его прелести; кудрявая головка его и живой взгляд напоминают нам, что перед нами природа полуденная; самая старуха не карикатура, но скорее облагороженный идеал злобы и старости.
Здесь я во второй раз вижу Микеля Анджело. Вы помните его первую картину: мы удивлялись ей в Берлине в Джюстиянской галерее.[73] Та? к которой подходим теперь, без сомнения, важна для живописца, но не станем в ней искать поэзии: она изображает молодого голого человека.[74] руками и ногами прикованного к дереву; игра напряженных мышц (мускулов), знание анатомии и смелость в очерках должны в этой картине быть чрезвычайно поучительными для молодого художника. Впрочем, расцвечение и обделка те же, каковы в Ганимеде.
Письмо XXIV
Молодая соперница Апеллова[75] сидит перед холстом и пишет спящего бога любви: одежда ее вымышлена, но показывает вкус и чувство красоты! Старик, может быть отец и учитель ее, внимательно рассматривает рисунок той самой картины, которую она пишет; она к нему обратилась и, кажется, слушает его замечания. Расцвечение прелестно; характер, данный художником Гверчино да Ченто старику, показывает, что италианцы иногда превосходят нидерландцев даже в изражении тех чувств и душевных движений, которые я бы назвал семейственными, домашними, хотя они и немного занимались ими и более увлекались предметами священными и героическими. Вижу почтенного семьянина: на лице его написаны ум и добродушие. Его седая борода богата; прекрасные глаза и тихое благородное лицо свидетельствуют, что он был в свое время красавцем, а сходство с молодою женщиною, — что она от крови его.
Мы подошли теперь к произведению великого Корреджио.[76] Четыре раза Корреджио переменял свое мнение о том, что почитал обязанностью, свойствами, достоинствами великого художника, и каждый раз более приближался к совершенству.[77][78] Шиллер представляет нам подобный пример в драматическом искусстве.[79]
Да научимся из истории сих великих мужей жертвовать своими любезнейшими правилами, привычками и мнениями тому, что принуждены будем признать лучшим; не будем никогда противиться своему внутреннему убеждению по упрямству и самолюбию и предпочтем всему истину и совершенство. Корреджио учился постепенно у Бианки и Андрея Монтеньи, двух художников старинной Италианской школы, имеющей свои достоинства, но жесткой и лишенной всякой прелести.[80] Будучи еще молодым человеком, он чувствовал недостатки своих наставников и решился проложить себе дорогу собственную: он начал замечать размеры человеческого тела, начал просто глазами и без руководителя учиться остиологии и анатомии и наблюдать краски и тени в самой природе. Таким образом составил Корреджио себе свой первый род, имеющий гораздо более правильности и точности, нежели картины его предшественников, но в то же время не лишенный теплоты — вдохновения и чувствительности, которые дышат в самых даже безобразных произведениях школ старинной Италианской и старинной Германской. Его святой Франциск дает нам полное понятие о всех достоинствах и недостатках сего первого периода его самобытной эстетической жизни. Содержание картины следующее: Богоматерь сидит на высоком престоле и держит на коленях младенца-спасителя; благословляющий взор ее покоится на святом Франциске, и десница простерта над его головою; сам праведник в одежде основанного им духовного чина преклонил колена перед царицею небесною и весь погрузился в самого себя; позади Франциска мы видим св. Антония Падуйского с книгою и лилеею в руках; по другой стороне впереди стоит св. Иоанн Креститель: он, кажется, смотрит на нас и указывает нам на того, чьим был предтечею и кому уготовил путь в своем земном странствовании. Возле него св. Екатерина с пальмовою ветвию, окруженная орудиями своей смерти. На подножии престола изображены некоторые события Ветхого Завета. Все сии образы величественны, смелы; впрочем, кроме самого Франциска, они не имеют той легкости, которую замечаем в произведениях современных, но Корреджио тогда еще вовсе были неизвестны творения римских художников. Несмотря на жесткость, богатый вымысл и строгая важность всей картины вселяют благоговение в зрителя.
67
Де Ветте (1780-1849) — немецкий богослов, написал получившее широкую огласку письмо матери Карла Занда, в котором извинял преступление ее сына (см. примеч. 1 к письму XVIII). За это был удален из Берлинского университета и три года жил в Веймаре.
68
Гёррес Иоанн Иосиф (1776-1848) — немецкий ученый и публицист. Был приговорен прусским правительством к тюремному заключению за книгу «Германия и революция» (1819), бежал в Швейцарию.
69
...к нашему доброму воспитателю... — Речь идет о Бринкмане, содержателе пансиона в Верро, где Кюхельбекер учился до поступления в Лицей.
70
...старший брат мой... — Кюхельбекер Федор Карлович, офицер Главного штаба, был убит в 1806 г, под Остроленкой (см. также примеч. 20 к записям 1832 г.), когда этот захваченный французами город был атакован русскими войсками, понесшими большие потери (см.: Кюхельбекеры. Родословная. — ОР ГБЛ. ф. 449, Кюхельбекеры, карт. 2, N 34, л. 1).
71
Киприда и Ерот, мучители сердец!.. — Цитата из стихотворения К. Н. Батюшкова «Изнемогает жизнь в груди моей остылой...» (1817-1818) — Батюшков К. Н. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1964 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 233.
72
...старуха сражается с... детьми. — Картина «Старуха сражается с тремя детьми, укравшими ее веретено» венецианского художника Пьетро делла Веккии (Муттони, 1605-1678).
73
...мы удивлялись ей в Берлине в Джюстиянской галерее. — Видимо, в утраченных письмах «Путешествия» Кюхельбекер рассказывал о посещении берлинских музеев. Здесь он вспоминает картину Микеланджело «Похищение Ганимеда» (Джустинианская галерея в Берлине).
74
...изображает... голого человека... — «Сожжение еретика», копия картины Микеланджело «Суд над юношей».
75
Молодая соперница Апеллова... — Описывается картина «Живопись и рисунок» итальянского художника Гверчино да Ченто (Джиованни Франческе Барбиери, 1591-1666). Апелл (Апеллес) — древнегреческий художник (IV в. до н. э.).
76
Корреджио — Корреджо Антонио Аллегри (ок. 1489 или в 1494-1534), итальянский художник. В дальнейшем речь пойдет о его картинах «Мадонна со св. Франциском», «Мадонна со св. Георгием», «Святая ночь», «Мадонна со св. Себастьяном», «Кающаяся Магдалина лежит под скалой и читает» (последняя приписывается Корреджо).
77
Если бы меня ныне, в 1824 году, спросили, считаю ли по сю пору каждую перемену в образе мыслей Корреджио новым шагом к совершенству, меня привели бы в большое недоумение! Мимоходом только замечу, что через 9 месяцев, в мою вторую бытность в Дрездене, св. Франциск по величественной простоте целого казался мне творением гораздо высшего разряда, нежели св. Георгий.
Замеч<ание> авт<ора>.
78
Аргивяне — трагедия Кюхельбекера (1822-1823). Эти стихи, слегка переделанные, использованы Пушкиным в качестве эпиграфа к третьей главе романа «Арап Петра Великого».
79
Шиллер представляет нам подобный пример в драматическом искусстве. — Кюхельбекер, возможно, имеет в виду движение Шиллера от романтической драмы в прозе «Разбойники» (1781), «Коварство и любовь» (1784) — к стихотворной трагедии «Дон Карлос» (1787) и другим произведениям на историческую тему: «Валленштейн» (1792-1799), «Мария Стюарт» (1801), «Орлеанская дева» (1802). Творческий путь Шиллера завершается тираноборческой народной драмой «Вильгельм Телль» (1804).