Доверенное лицо! А как тут откажешься? — думал он, вышагивая по тротуару как пьяный и видя перед собой портрет, который словно бы целился в него жестким, поблескивающим взглядом, — Как откажешься?!»
— Скажите, пожалуйста, как мне проехать к райкому партии? — спросил он у постового милиционера.
— Какого района? — спросил тот в свою очередь.
Темляков не знал, какого района. Он очень смутился, поймав на себе подозрительный взгляд.
— Как это какого? — сказал он, стараясь придать голосу шутливый тон. — Нашего района, сержант. Нашего! — Хотя, к стыду своему, вдруг понял, что даже не знает, в каком районе он работает, к какому району относится Управление дороги.
Сержант насмешливо оглядел его с ног до головы, вероятно подумав, спросить документы или не спросить, и, решив не связываться с этим бодрячком-старичком, в том же тоне сказал ему:
— Где райком вашего района, я не знаю, а райком нашего у вас за спиной.
Темляков смутился и принялся объяснять сержанту, зачем ему понадобился райком.
— Ясно, — говорил сержант, — ясно. А документы-то есть с собой? Паспорт...
— У меня? — воскликнул Темляков, понимая, что сержант хочет проверить его личность. — А зачем? У меня... вот... удостоверение, — говорил он, вытаскивая бумажник и хмурясь. — Вот, пожалуйста.
— Мне-то ни к чему, — сказал сержант. — Без документов там не пустят. Я о том, что там потребуют.
Он сам неожиданно покраснел от смущения.
— Да?! — воскликнул Темляков. — А я не знал. Что же теперь делать?
Сержант с ухмылкой козырнул ему и был, кажется, рад, что его о чем-то хотела спросить женщина, к которой он и повернулся, сгоняя ухмылку с лица.
«Морда ты доверенная, а не лицо, — подумал про себя Темляков. — Не помнишь даже, в каком районе работаешь».
В райком его и в самом деле не пустили по удостоверению, хотя дежурный милиционер и был предупрежден Брянской, что придет беспартийный Темляков.
Широкая лестница, маршем своим упиравшаяся в огромное окно, отблескивала новым мрамором, багровела чистым настилом ковровой дорожки. Темлякову очень не хотелось подниматься по этой пустынной лестнице, но в то же время любопытство подмывало его — ему уже нравилось быть доверенным лицом государственного деятеля.
По внутреннему телефону дежурный доверительно переговаривался с кем-то, согласно кивая и тупо перя взгляд в ботинок Темлякова. «Хорошо, — сказал он, — хорошо». Положил трубку и сказал Темлякову:
— Придется подождать.
— Есть подождать! — сказал Темляков, стараясь держаться непринужденно, а оттого и ляпнув «есть», бросившее его в жар.
Он ходил как на рыскале вдоль дверей и, заложив руки за спину, уставившись в полированный гранит пола, слышал напряженную тишину и торжественность здания, в чрево которого он был так неожиданно втянут судьбой. Он взволнованно думал, что в жизни его произошел крутой поворот: какие-то силы, о которых он даже не подозревал, обратили вдруг на него внимание и мгновенно вытащили из безвестности, чтобы по прихоти своей приблизить к делам государственной важности. «Это же смешно! Это смешно! — говорил он сам себе. — Какая государственная важность?! Это же смешно». Но сам же не соглашался с этой насмешкой, уверяя себя, что ничего смешного в этом нет и что, будучи доверенным лицом, он включится волею судеб в круговорот государственной жизни и, может быть, станет первым в темляковском роду, кому достанется честь участвовать... «Боже мой! — перебивал он сам себя. — Это же курам на смех! Морда ты доверенная! Как тебе не стыдно, старому человеку». Но опять возражал сам себе, что не так уж он и стар и что если ему, беспартийному человеку, доверяется такая высокая честь, то, значит, в государственном устройстве что-то изменилось к лучшему, значит...
— Аппарат обедает, — услышал он вежливый голос дежурного, когда поравнялся с ним в своем хождении.
— Что, простите? — встрепенулся Темляков, выходя из внутреннего спора.
— Я говорю, аппарат обедает. Придется подождать.
— А-а, понятно... Хорошо, хорошо... Не беспокойтесь.
«Аппарат обедает», звучало в его голове, «аппарат обедает». И с каждым новым повтором эта фраза обретала фантастический смысл и значение. «Аппарат обедает... Как это может „аппарат? обедать? — думал Темляков. — Чушь какая-то собачья. „Аппарат обедает. — Он представлял себе некий сложный, состоящий из множества железных, медных, пластмассовых деталей аппарат, разевающий резиновый рот, мигающий лампочками и поглощающий духовную пищу, запах которой Темляков вдруг уловил чутким, как у покойного отца, носом. — Да, действительно, „аппарат обедает— подумал он с улыбкой. — Но при чем тут я? Зачем я здесь?»