- Отличный повод, чтобы поднять бокал хорошего вина в честь спасенного нами великого путешественника! - Произнес ведущий и первым взял бокал.
Я ждал этого момента, и проявляя несвойственное мне нетерпение, поднял бокал и сделал два больших глотка. Мой желудок был рад чему угодно. Живое тепло растеклось по животу. Голод мой обострился еще сильнее. Убедившись в том, что народ притронулся к еде, я последовал их примеру. Я выбрал мясо в каком-то красном соусе. Несколько кусков проглотил не жуя, а когда мой желудок отозвался сигналами о том, что получил порцию еды и занялся ее перевариванием, я остепенился.
Должен сказать вам, что рецепт приготовления мяса сильно изменился за три века. Мне показалось, что пряный соус к мясу, каких в Англии моего времени не бывало совсем, не добавлял вкуса основному блюду, а пытался как-то закрасить его безвкусие. Однако, вида я не подал, да и не в праве я был требовать от совершенно другой эпохи того, что было в моей. Сидящий справа от меня капитан-лось с удовольствием уплетал какую-то зелень. Я положил себе того же самого.
Вкус меня удивил. Точнее сказать удивил тем, что у этой зелени был вкус обыкновенной травы. Соусы, опять же, оттеняли ее несъедобность пряностями, кислотой и солью, но вот так уплетать ее, как делал мой сосед я не смог. По-видимому, изменения коснулись не только головы капитана, но и его пищеварительного аппарата. Возможно, он был четырехкамерным и был приспособлен к поглощению травы, которой требовалось съесть гораздо больше, чем мяса, чтобы иметь сил.
Я сделал еще один большой глоток вина, чтобы перебить вкус травы во рту. Мой взгляд упал на красивые фрукты, кажется, это были персики, которые я пробовал однажды. Их нежная, сочная, ароматная плоть частенько вспоминалась мне, особенно в моменты, когда я грыз твердое кислое английское яблоко. Мои зубы вонзились в персик. К своему позору, причиной которому мог считать свою неграмотность в области экзотических фруктов, плод, похожий на персик таковым не являлся. Его плоть была крепкой, почти, как у яблока, и вкус был таким, будто его долго вымачивали в воде, прежде, чем подать на стол.
Что делать с надкушенным плодом я не знал. Крадучись, я убедился в том, что ни у кого из моих соседей на столе не лежит недоеденных фруктов. Показывать свою невежливость, которая могла стать причиной того, что меня примут за дикаря, я не стал. Через силу доел фрукт, похожий на персик и снова запил вином. Вино, кстати, было неплохим, молодым на вкус, но ароматным. Для десерта подходило неплохо.
С вином я допустил оплошность. Проигнорировав двухдневную вынужденную голодовку и общую слабость организма, я совсем не рассчитал его норму. После третьего бокала вина, я заметил, как близко подошел к состоянию пика счастья, вызванного алкоголем. Кто-то из гостей брал слово, и не упускал случая помянуть мое имя в хорошем свете, отчего к горлу подступал комок и на глазах непроизвольно выступали слезы. Я любил всех присутствующих. Вкус еды после третьего бокала меня уже не интересовал. Я закидывал в себя все, что стояло на столе. И подливал вино.
Я не заметил, как остался в банкетном зале наедине с десятком лиц. Все прочие покинули его. Этим оставшимся от меня что-то было нужно. Они тянули ко мне листки бумаги и просили подписать их. А я уже был настолько пьян, что мог подписать смертный приговор самому себе. Моя размашистая подпись легла на каждый протянутый мне листок. Мне жали руку, поздравляли, и каждый из тех, кого интересовала моя подпись, обещали изменить мою жизнь к лучшему прямо с этого момента.
Буквально, когда я поставил последнюю подпись, мой организм, истощенный голоданием и общей слабостью, не справился с нагрузками. Смертельной силы сон свалил меня с ног.
Проснулся я в другой каюте. Несмотря на свое состояние, вызванное нечаянным опьянением, я оценил роскошь обстановки. Она не была похожа на ту роскошь, к которой я привык в восемнадцатом веке. Здесь не было ажурной резьбы по дереву, не было искусной ковки или золочения на поверхностях. Даже декоративная лепнина в Королевском дворце выглядела грубо на фоне искусно продуманной красоты отделки каюты. Во всем чувствовался прогресс и гибкость ума. Возможно, для рядового пассажира корабля в этом не было ничего необычного, но для человека из прошлого интерьер каюты выглядел утонченно-роскошным.
На столике, под круглым иллюминатором, в специальных держателях из зеркального металла стояла бутылка белого вина и ваза с фруктами. Меня, как и следовало ожидать после вчерашнего банкета, мучила жажда. В голове проносились обрывки вечерних событий, вызывая во мне легкое чувство стыда. Как-то уж легкомысленно получилось у меня представить перед потомками свою эпоху. Тем не менее, я не стал отказывать себе в бокале вина.
Оно было неплохим, кисловатым, но сейчас именно этот вкус я желал ощутить больше всего. Вино принесло облегчение и аппетит. Как ни странно, фрукты в вазе имели не совсем зрелый вкус и мякоть, жестче, чем я привык. Тому виной могло быть какое-то новое слово в агротехнике выращивания. Что если люди научились выращивать плоды не на деревьях и кустах, а сразу в бочках? Количество в ущерб вкусу. Не имея такой возможности сравнить вкус фруктов из восемнадцатого века, какая была у меня, потомки могли считать фрукты, выращенные в бочках, тоже вкусными.
Мне стало достаточно хорошо, чтобы обратить внимание на то, что в небольшой каюте прохладный воздух. Сам по себе таким он быть не мог. Чтобы решить эту загадку, я прошелся ладонью по стенам и обнаружил отверстия у самого пола, через которые дул холодный воздух. Имея хоть какое-то представление о том, что в этих широтах значит находиться внутри железного корпуса, я был в очередной раз потрясен техническим прогрессом потомков. Чтобы не забыть все, что я видел здесь, было решено попросить перо и бумагу при первом удобном случае.
В дверь постучали.
- Мистер Гулливер, вставайте, у нас запланировано интервью и фотосессия! - Голос из-за двери звучал настойчиво.
Признаться, я ничего не помнил о планах на сегодняшний день, но был полностью готов ко всему, потому как спал одетым.
За дверью стоял человек, судя по признакам ниже головы, пожилой. На плечах его покоилась голова гигантской крысы. Два длинных белых резца торчали из его рта. Блестящие черные вибрисы по щегольски торчали в стороны. Глаза были прикрыты черными очками, как у слепого. Я даже решил, что он и есть слепой, для проверки чего провел перед его мордой рукой.
- Зачем это, мистер Гулливер? - Спросил крыс.
- Извините, но я решил, будто вы слепы. У меня был знакомый, слепой от рождения, у него были такие же черные очки, чтобы скрывать недостаток. Он всегда закатывал глаза под лоб, и со стороны это выглядело, как одержимость бесами.
Крыс снял очки. Два маленьких черных глаза хитро посмотрели на меня. Он не был слеп.
- Простите меня, но я не особенно хорошо помню, кому и что я обещал вчера. Будьте любезны, напомните?
Крыс ощерился в подобии улыбки. Крысиный физиогномист из меня был никудышный, потому что я принял ее за хищный оскал. Однако располагающий голос человека-крыса успокоил меня.
- Между нашей фирмой, занимающейся фаст-фудом, и вами вчера был заключен контракт, самый крупный из тех, что вы вчера подписали. Сегодня утром вы проснулись миллионером, вы в курсе?
- По правде говоря, еще нет. - Новость удивила меня.
Наверняка, миллион в деньгах двадцать первого века это было много, потому что крыс ждал от меня реакции.
- Не может быть! - Искренне удивился я. - С чего такая честь?