Дж. Мелфорда.
Бат, 10 мая
Мисс Мэри Джонс, Брамблтон-Холл
Милая Молли!
У нас суетня. Едем в Лондон. Довольно мы здесь сидим, потому как все у нас перевернулось. Хозяйка спровадила сэра Урика, он лягнул Чаудера, а я прогнала О’Фризла, голову ему намылила! Подумаешь, велика важность, леврея вся блестит и коса длинная! Под самым носом гулял с потаскушкой. Тут он мне и попался, когда спускался от нее с чердака, конешно, и этой девке я спуску не дала…
Ох, Молли! Слуги здесь в Бате — сущие черти. Никакого им нет удержу. Срам как забавляются, воруют, плутуют да наряжаются, вдобавок всегда недовольны. Они не хотят, чтобы сквайр и хозяйка жили здесь еще, потому мы уже сидим тут, в доме, больше трех недель, а при нашем отъезде они надеются получить по две гинеи каждый. Таков уж их приработок всякий месяц в сезоне, потому как ни одно семейство не имеет права проживать больше чем четыре недели в одном доме. И вот кухарка божится, что пришпилит к хвосту моей хозяйки кухонное полотенце, а горничная грозится, что положит в постель хозяину колючки, если он не уберется отсюда подобру-поздорову.
Я не браню их за то, что они хотят побольше содрать на чай и приработков, никто не скажет про меня, что я сплетница и доносчица на бедных служанок и доводила их до беды. Но совести у них нет, потому как они обижают таких же слуг, как они сами.
А у меня, Молли, пропало почти что целый эл блондов и кусок муслина, что оставался, да еще мой серебряный наперсток, залог верной любви. Все это лежало в моей рабочей корзинке, а когда хозяйка позвала меня, я все так и оставила на столе в людской. Оно конечно, кабы это и лежало под замком, все равно ничего не помогло, потому в Бате у всех замков два ключа. Здесь говорят: не разевай рот во сне, а нет — зубы утащат.
Вот я и сказала себе: вещи сами ходить не могут, надо смотреть в оба. Так я и сделала, и тут-то я застукала Бет вместе с О’Фризлом. А что до кухарки, так она плеснула на меня помои, потому я заступилась за Чаудера, он подрался с собакой, которая вертит вертел с мясом{27}, и вот я порешила: доберусь до нее и выведу на чистую воду.
Утром я поймала поденщицу, да с поклажей, она уходила из дому и думала, что я еще сплю, а я повела ее со всем добром к хозяйке. О господи! Подумайте только, что она тащила! В руках ведерки, полные нашим лучшим пивом, а в подоле холодный язык, филейная часть говядины, пол-индюка и огромный кусок масла, а вдобавок еще с десяток свичей, которых почти что не зажигали. Кухарка всякий стыд потеряла и говорит, что может рыться в кладовой, и она готова пойти к самому мэру, потому как он много лет был ее лекарь, и не позволит обидеть бедную служанку, которая отдала объедки из кухни.
Я расправилась с Бет, потому что она задрала нос и обозвала меня нехорошими словами и сказала, что О’Фризл терпеть меня не может, и еще наврала с три короба. Тут я взяла у мэра приказ, констебль обыскал ее сундук, там, конечно, были мок вещи, а в придачу еще целый фунт восковых свичей и хозяйкин ночной чипец, в чем я могла присигать. Ох, тогда мадам Швабре пришлось попрыгать, но сквайр и слышать не хотел, чтобы подать на нее в суд, и, значит, ее не упекли. Но проживи она хоть сто лет, ей никогда не забыть вашей покорной слуги
Уинифред Дженкинс.
Банг, 15 мая
Если до нашего отъезда приедет сюда еще раз работник, пришлите мне сорочку и фартук, а также мои белые туфли, вы их найдете в моем мешке. Поклон Сауле.
Сэру Уоткину Филипсу, баронету,
Оксфорд, колледж Иисуса
Вы правы, дорогой Филипс, я не жду ответа на каждое письмо — я знаю, что жизнь в колледже слишком однообразна и не дает пищи для столь быстрого обмена письмами. Что до меня, то я постоянно бываю в различных местах и передо мной возникают все новые и новые картины, многие из которых весьма удивительны. Потому я буду вести записи для вашего развлечения, и хотя, по-видимому, в них не будет ничего важного и занимательного, они отчасти могут оказаться и поучительными и забавными.
Музыка и развлечения в Бате кончились в этом сезоне, и все наши веселые уличные птички улетели на Бристольские источники, в Танбридж, Брайтельстон, Скарборо, Хэрроугейт и т. д. Здесь не видно никого, кроме немногих страдающих одышкой священников, ковыляющих, как вороны, по Северной Променаде. В Бате всегда много клириков, — не этих ваших тощих, слабых, желтых, чахоточных особ, изнуренных от воздержания и ученых занятий, страдающих от morbi eruditorum[14], — но важных, растолстевших прелатов и ректоров с красными носами и подагрическими ногами или с широкими, распухшими физиономиями, волочащих огромное, толстое брюхо — эмблему лени и дурного пищеварения…