Какая-то мысль не дает покоя. Ага, вот она! Откуда Генри узнает, что я не спал? Ведь его тут нет. Совсем расхрабрившись, думаю, — а что случится, если Генри узнает? Что он мне сделает? И вообще, почему я все время помню только то, о чем он мне говорит? Ведь я даже не знаю кто он! Не знаю где живет, чем занимается, когда не со мной. Он просто мне улыбается и произносит всякие глупые слова. И все запрещает. И выходить ночью во двор — тоже. А ведь ночью, оказывается, так здорово! Значит, не все, что говорит Генри, правильно?
Мысль эта совсем уж дерзкая. И неожиданная. Я чувствую, что мне надо передохнуть. Я не привык так много думать. Я щупаю шершавую стену своего дома. Она теплая. Я тоже ощущаю тепло — это мой дом. Я думаю о нем хорошо. Мне нравится мой дом. В нем так здорово сидеть, когда идет дождь, и смотреть в окно. Холодная вода падает с неба, сбивает листья и пригибает траву, а я сижу в тепле, прижавшись носом к запотевшему стеклу, и мне сухо и уютно.
А вот забор, он побелен мелом. Это его я лизал несколько дней назад. Глупость какая. Зачем это мне понадобилось? Наверное, это оттого, что я не такой как все. Разве нормальный человек станет забор облизывать? И вдруг я понимаю, что помню это. Я ведь никогда ничего не запоминаю. Разве что совсем чуть-чуть. И про случай этот с забором тоже сразу забыл. И вдруг вспомнил.
И тут же как плотину прорвало: кто-то запускает холодные руки мне в голову и карусель из цветных картинок вертится у меня перед глазами. Вот я покупаю мороженое. А вот мясо. Оно зовется «ветчина». И продавец — его зовут Олодумаре, и вовсе его имя нетрудное, возвращает мне мой брелок. Мой «жетон». Точно, жетон! И музыка, что Сергей в машине слушал — я ведь совсем забыл про нее, а тут вдруг я снова могу ее слышать, да так четко, словно она у меня дома играет. Кажется, я могу различить голос каждого инструмента. Даже имя певицы помню. Дженис Джоплин! А вот злой мужчина с толстой шеей, которому мало дороги. Он назвал меня придурком, но я все помню! Все!
Мне становится страшно. Даже ноги подкашиваются. Я сажусь на мокрую траву, обхватив колени руками. По щекам бегут слезы. Я их замечаю только когда они попадают на губы. Слезы соленые. Так странно. Ведь я могу кучу всего вспомнить. И мой самолет. Мой «Гарпун». Я только подумал о нем, и вдруг сразу вижу себя в каком-то тесном месте, и кругом все светится, и подмигивает, а во рту у меня какая-то шипящая штука, и на голове — прозрачный колпак, да и вообще — я связан по рукам и ногам так, что только глазами могу шевелить. И еще это ощущение легкости — я лечу! И голубовато-серая полоска внизу — это море!
И вдруг все кончается. Я снова на мокрой траве, лицо влажное от слез и штаны от росы промокли.
Мне становится зябко. Да что там зябко — я просто замерз. Я иду в дом. Прошу у стеклянного ящика чаю. И ящик приветливо звякает мне. Я вдруг откуда-то узнаю, что зовут его «кухонный автомат», или «автоповар». И если мне не нравится, я могу заставить его откликаться на любое имя. Ведь я тут хозяин. И все вокруг обязано мне подчиняться.
Я пью горячий сладкий чай с лимоном. Такой, какой нравится мне больше всего. Сижу в темноте, просто потому, что не хочется зажигать свет. А потом я залезаю под теплый душ. Сразу становится хорошо и я согреваюсь. Потом меня клонит в сон. Все правильно — ночью нужно спать. Не потому, что так Генри говорит. Я теперь и сам это знаю.
Я укладываюсь в постель и укрываюсь с головой. Только кончик носа оставляю снаружи — чтобы дышать. Когда я в своей постели и под одеялом, мне не так страшно.
И вдруг я понимаю, что все теперь будет по-другому. И я тоже совсем другой. И тот, кто наблюдает за мной, он подтверждает: да, да, ты изменился. Хотя я его не слышу, но все равно ощущаю, как он со мной соглашается. И этот невидимка жалеет меня. Говорит, все будет хорошо. Засыпая, я думаю, как он велит. Все будет хорошо. Все уже хорошо. Завтра будет новый день. И я больше не буду бояться себя, нового. Я закрываю глаза и дышу тихо-тихо. А когда засыпаю, снова вижу, как лечу над морем. Мы вместе летим. Я и мой самолет, позывной — «Красный волк». Я даже не удивляюсь во сне, откуда я это знаю. Просто знаю — и все.
Глава 11
Такой же, как все
С самого утра я вновь сам не свой. Даже привычные вещи — ну, вы понимаете, когда надо штаны в туалете расстегнуть, — кажутся удивительными. Будто вижу все это впервые. Руки сами все делают, а я только смотрю и удивляюсь. И потом, когда я завтракаю. Ем овсянку со сливочным маслом. А после пью сладкий сок. Все такое вкусное, и на языке необычно, будто я минуту назад жевать научился. И мне нравится свое состояние. Странное и волнующее. Когда я бреюсь — оказывается, когда намазываешь на лицо белую пену, чтобы волосы не росли, это называется «бриться», я смотрю в зеркало на свое лицо. И вижу там не просто щеки и нос. Я вижу там себя. Глаза смотрят на меня внимательно и немного испуганно. А ведь я мужчина, и потому не должен ничего бояться. И я делаю сначала грозную физиономию, потом высовываю язык и дразню сам себя, потом хмурю брови, и так тренируюсь до тех пор, пока из глаз не пропадает испуг. Я больше никогда не буду так смотреть.