— Ты выставила меня на посмешище! Из-за тебя я не могу найти себе пару!
А Мишель только плечами пожала.
— Ничем не могу помочь. У меня теперь новый друг. Если ты не заметил, то вот он.
— Плевать я хотел на этого недоумка. Ты что, не видишь — у него не все дома? Нам надо поговорить.
И он схватил Мишель за руку. Ей стало больно, я это почувствовал. И дерево тоже, потому что подернулось желтым.
— Ты забываешься, Жак. Не путай меня с местными девками. И напоминаю тебе: я не одна. Не думаю, что моему кавалеру понравится твое поведение.
— Плевать! Я имею право…
— Ты ни на что не имеешь права, Жак. Все это была глупая игра, а ты, к тому же, перешел границы. Я не обязана таскаться с тобой в угоду правилам этого летающего притона. И я не девушка из твоих салонов. Я — баронесса Радецки фон Роденштайн. Помни об этом, господин денежный мешок.
Она обернулась и взглянула на меня. А я ей улыбнулся. А Жак схватил Мишель и начал ее целовать. И делать ей больно.
И тогда меня будто толкнуло что-то. Я подошел к нему и сказал:
— Мистер, ей больно.
А он повернулся и сказал мне:
— Пошел к черту, идиот!
И толкнул меня. Сильно. Так, что я чуть не упал. А позади нас стояли люди и на нас глазели. И перешептывались. И тогда во мне опять что-то закаменело. Совсем как тогда, в пригороде. И я стал совсем как железный истукан. И что-то мне сказало «цель опознана». И еще: «отражение атаки» и «бортовое оружие отсутствует». Я не знаю, что такое «цель». Я просто шагнул так, что деревья вокруг пошатнулись. Потому что я теперь был весь из стали. И Жак вдруг точками яркими покрылся. И каждая из них что-то означала. Голос подсказал мне, что это «уязвимые точки». А Жак меня снова ударил. По лицу. А я и не почувствовал ничего, я ведь железный. Мне показалось, что он даже руку отбил, потому что зашипел, как кот. И тогда мое тело его само ударило. По одной из точек. Ногой. А потом моей рукой его ткнуло. Она у меня вся негнущаяся и тяжеленная, как бревно. И Жак на пол упал. А голос произнес «атака отражена». И я снова собой стал, и обнаружил, что у меня течет кровь из носа.
Мишель приложила мне к лицу носовой платок и сказала:
— Не нужно было тебе вмешиваться, Юджин. Я бы сама разобралась.
— Он делал тебе больно.
— Мне не привыкать к боли. Пойдем отсюда.
И она повела меня к выходу. И люди, что на нас смотрели, расступились и нас пропустили. А когда мы уже почти прошли, она остановилась и на Жака оглянулась. Он на коленях стоял и головой тряс. И лицо у него было все в крови. Мишель ему сказала: «Дешевый мафиозо».
Мужчины, что вокруг собрались, хлопали меня по плечам, а женщины говорили что-то любезное и улыбались. Все сразу. Потому я и разобрать ни слова не мог. А Мишель дернула меня за руку и потащила за собой.
Тут какой-то человек с синим знаком на груди к ней подошел и сказал: «Я очень сожалею, миз. Мы примем все меры к недопущению подобных инцидентов». И еще что-то добавил. Опять про традиции. А она ему сказала, чтобы он катился к черту.
А потом она привела меня в свою каюту, помогла мне вымыть лицо и заставила снять рубашку. И бросила ее в шкаф. Я знаю — у меня в каюте такой же. Кладешь туда грязную одежду, а обратно достаешь чистую и выглаженную.
А Мишель посмотрела на меня, улыбнулась и сказала непонятное: «Ну и ну. Да ты настоящий мачо».
Каюта у нее была не такая, как у меня. Просторная. Здесь было целых два широких кресла и большущий визор на стене.
Пока шкаф чистил рубашку, Мишель усадила меня в одно из кресел, достала из стены бутылку, разлила по стаканам янтарную жидкость, и сказала:
— Ты что, совсем не боишься? Это же сам Жак Кролл, мафиозный босс с Рура. Зачем ты влез, дурачок?
А я как услышал слово «боишься», так мне все сразу ясно стало. И я ответил:
— Я же мужчина. Мужчине не к лицу бояться.
А она посмотрела на меня долгим-долгим взглядом. А потом негромко произнесла:
— Надо же, как просто. Мужчина не должен бояться. Никто из моих знакомых не додумался до этого определения. Хотя никому и в голову не пришло бы назвать их идиотами.
— Это действительно очень просто, Мишель. Просто надо помнить, кто ты есть. Я и помню.
Глава 17
Грабеж
Как-то раз после возвращения с обеда я обнаружил, что кто-то копался в моих вещах. У меня и вещей — то, считай, нет. Одежда, что на мне, куртка, да Анупамов пенал. Так вот, пенал этот лежал совсем не там, где я его оставлял. Я, конечно, не слишком умный, и привидеться мне может все, что угодно. Но одно я запомнил твердо: он лежал не так. Кто-то его трогал и перевернул.