Темная ночь опустилась на лагерь, и люди спокойно уснули на ложе из мха и папоротников. Прислонившись боком к стволу дерева, дремал Клуц; старый эливенер лежал на спине, его грудь мерно подымалась и опускалась в ровном дыхании; рядом, свернувшись в пушистый шар, похрапывал медведь. Два моряка, охранявших лагерь, сидели вместе с Лучар у костра. Иеро, опираясь на копье, стоял за спиной девушки.
Это была спокойная ночь. Замолкли птицы, ни звука, ни шороха не доносилось из чащи. Казалось, очарованная тишина опустилась над вечным лесом. Ночная мгла окутала гигантские деревья, их ветви и необъятные стволы, цветы, травы и мхи, и только слабый огонек костра мерцал на поляне. Блики красноватого света играли на лицах спящих людей, на гладкой эбеновой коже Лучар, на отливавшем серебром металле оружия.
Внезапно Иеро почувствовал, что его ноги ослабли. Он рухнул на землю, изумленно повторяя про себя: «Но в пище ведь не было яда!» Его гаснущий взгляд еще успел уловить, как оба матроса медленно повалились в мох, и Лучар, коротко вздохнув, вытянулась рядом с ним. Затем сознание метса заволокло туманом. Туман густел, превращаясь в непроницаемую мглу, и Иеро падал в эту темную, безграничную и зловещую тучу годы, века, тысячелетия… Что-то скрывалось там, таинственное и неощутимое, злое, доброе или безразличное — этого он не знал.
Затем туман рассеялся. Он открыл глаза и увидел ту, кого Горм назвал «Старейшей» лесного народа, странную женщину, которая следила за ними на долгом пути через лес и наконец захватила в плен весь отряд.
Священник лежал в камере с округлыми стенами, похожей на высокий цилиндр; она как будто плавно раскачивалась, словно колеблемый ветром тростник. Иеро приподнялся в постели, затем спустил ноги на пол, оглядывая необычную комнату. Перед ним в резном деревянном кресле сидела женщина с изумрудными глазами и пристально рассматривала его. Она была совершенно обнажена, только узкий поясок с металлическим блеском охватывал тонкую талию да ожерелье из сверкающих камней спускалось на маленькие твердые груди. Ее нежная белая кожа чуть-чуть отливала зеленью, высокая прическа из похожих на перья волос покачивалась на голове в такт колебаниям этой странной кельи.
«Дриада», — подумал он, вспомнив древние легенды минувшей эры. Она действительно была очень красива, эта сказочная королева леса, и, как любой мужчина, Иеро мог вполне оценить ее внешность. Однако что-то чуждое, инородное чувствовалось в ней, и это сначала отталкивало священника. Было трудно — почти невозможно! — признать, что подобное создание тоже принадлежит к роду человеческому; казалось, ее прелестное лицо и точеное тело — маска, скрывающая какое-то таинственное отличие от прочих людей Земли. В его затуманенном сознании мелькнула мысль, что эта лесная нимфа лишь притворяется человеком, подобно дереву или цветку, которые под воздействием чар вдруг приняли облик оленя или кошки.
Теперь он заметил, что в дальнем конце комнаты расположена дверь или узкое окно, плотно закрытое деревянным ставнем. Пламя толстых желтоватых свечей, закрепленных на стенах в изящных подсвечниках, озаряло комнату, распространяя нежный цветочный аромат. Кроме кресла и низкой кровати, на которой он сидел, здесь находился небольшой стол, заставленный резными деревянными кубками и кувшинами. И эта келья действительно раскачивалась! Внезапно Иеро понял, что странная обитель находится не на земле; сознание его обрело ясность, как будто пробужденное вибрацией деревянного пола. В следующий миг он уловил чью-то мысль, чуждую и неясную. Дриада пыталась заговорить с ним.
— Мы (находимся) на деревьях, высоко, высоко (над землей). Я (могу) понимать, что ты думаешь, но трудно/невозможно говорить так. Мы не умеем/не можем (беседовать/рассказывать) мыслями.
Ее ментальные сигналы были бесконечно медленными и, заглянув в зеленые раскосые глаза, Иеро понял, что такой способ общения вызывал у нее почти физическую боль.
— Как же вы тогда говорите? И кто вы такие? — спросил он мысленно.
Его голова была ясной, вызванная вином сонливость полностью прошла. Он заметил, что его тяжелый меч по-прежнему висит на ремне, а правая ладонь нащупала рукоятку заткнутого за пояс кинжала. Эти странные создания даже на разоружили его! Последние остатки страха покинули священника; осталось только безмерное, всепоглощающее изумление.
Нежные губы женщины приоткрылись и звонкая птичья трель сорвалась с них. Поток обрушившихся на него звуков походил на журчание ручья и звенящие удары дождевых капель о камни. Теперь он понял, откуда доносилось птичье пение, непрекращающаяся лесная музыка, которая преследовала их отряд весь предыдущий день. Он уловил в ее щебетанье одно слово и попытался повторить его.