В мозгу Иеро вспыхнуло еще несколько сверкающих букв.
— Твоя плоть и горячая кровь не слишком сильно отличаются, скажем, от плоти и крови зверя, что привез тебя сюда. А я исследовал многие тысячи таких животных. Я заглядывал в их мозг и узнавал, что хотел. И научился управлять своим телом. Когда огни Смерти отгорели, у озера появилось множество огромных тварей, которые охотились на приманиваемых мною зверей и могли напасть и на меня, хотя я носил на спине убежище. Слишком маленький, чтобы сражаться в открытую, я прятался и страдал от голода. И вот, чтобы остаться в живых, стал изучать возможности тела, научился многим весьма полезным вещам и, главное, научился создавать мельчайшие частички жизни, те, которые вы называете клетками!
Открыв от удивления рот, Иеро наблюдал за чудесами, которые ему и не снились.
Сначала на могучей шее Солайтера — если только эту колонну из плоти можно было назвать шеей — вздулся бугорок, весьма похожий на тот, внутри которого таилась золотистая раковина. Потом бугорок стал быстро расти и вытягиваться, и вот уже огромное, толщиной со ствол дерева, гибкое щупальце покачивалось перед лицом изумленного священника, и свет заиграл радугой в туче брызг, слетевших с заостренного кончика.
С головокружительной скоростью щупальце метнулось вниз, и, едва успев ощутить холодное объятие. Иеро уже повис высоко над землей, мягко поддерживаемый необычайной живой стрелой. Мгновением позже он снова сидел на зеленой моховой подушке.
Затем гигантская «рука» протянулась в сторону берега и моментально обвила внушительных размеров череп какого-то животного. Одним неуловимым движением щупальце распрямилось, метнув костяной снаряд с силой колоссальной катапульты. И только спустя несколько секунд с противоположного края котловины прилетело замирающее эхо сильного удара.
— Ну что ж, — Иеро мог бы поклясться, что в голосе гигантского моллюска прозвучало веселье, — ты видишь теперь, что кроме силы разума, я владею и другим оружием. А теперь смотри внимательно!
Коричневое щупальце остановилось прямо перед орлиным носом метса. Медленно-медленно заостренный кончик начал утончаться, менять форму, все более уподобляясь хирургическому ножу, по сравнению с которым лучшие ланцеты и скальпели, применяемые в Аббатствах, выглядели не более чем грубыми поделками.
Однако и этот совершеннейший, на взгляд Иеро, медицинский инструмент, продолжал уменьшаться, пока не приобрел вид длинной, слегка изогнутой иглы, чей кончик был столь тонок, что священнику с трудом удавалось фокусировать на нем взгляд. И вдруг из этого тончайшего кончика высунулся пучок щупиков-паутинок, которые беспорядочно заколыхались в потоках теплого воздуха. Сумасшедшая идея, исподволь зревшая в мозгу Иеро, внезапно обрела ясные очертания. Испуганный, он тут же отбросил мысль, пока она еще не успела полностью завладеть сознанием. Однако огромный мозг Солайтера подтвердил догадку:
— Похоже, ты уяснил, в чем дело. За многие годы я научился делать, точнее, выращивать подобные инструменты. Обучение заняло бездну времени — впрочем, не буду утомлять тебя подсчетами. Шаг за шагом я осваивал инструменты, созданные из плоти. А теперь смотри дальше!
Иеро показалось, что колышущиеся перед лицом волоски исчезли, однако на их месте осталась едва заметная рябь, которую нельзя было объяснить просто колебаниями восходящих воздушных потоков.
— Ты не можешь их видеть, — объяснил Солайтер. — Но они все еще здесь, и я по-прежнему контролирую каждое их движение. Они сделались такими тонкими, что не могут проникнуть только в самые твердые камни.
Иеро молча ждал, готовый к тому, что произойдет дальше.
— Через маленькие отверстия в коже они пройдут с легкостью. И тогда, мой друг, я исследую твой мозг и, возможно, исправлю кое-что сделанное людьми.
Иеро уловил налет чувства в последней мысли, переданной Солайтером. Похоже, холодный мозг гигантского моллюска был искренне возмущен тем, что кто-то посмел посягнуть на неприкосновенность и целостность чужого разума! Многие века он ждал появления достойного собеседника; и вот, когда это произошло, выясняется, что мозг того почти безнадежно испорчен, причем испорчен намеренно, со всей изобретательностью и жестокостью, которую только можно представить! Пожалуй, сейчас Солайтера обуревали глубочайшая обида и ярость. Ярость по отношению к тем, кто сотворил такое с его первым и пока единственным другом.