— Я ненавижу это место! — внезапно вскричала Лучар, — Этот город страшнее смерти! Я больше не выдержу! — Она разразилась слезами, судорожно всхлипывая и пряча лицо в ладонях.
Иеро шагнул к девушке и отвел ее руки; мокрое, заплаканное лицо поднялось к нему, в огромных глазах был невысказанный вопрос. Метс наклонился и вдруг ощутил трепет ее губ, непокорных, свежих и душистых, как лесной мед. Сильные молодые руки обняли его шею, и когда поцелуй наконец прервался, Лучар спрятала лицо на его груди. Он гладил ее плечи, ничего не говоря, вдыхал аромат ее волос, и бесконечная нежность рождалась в его душе.
— Зачем… зачем ты сделал это? — раздался едва слышный голос девушки. — Как подарок испуганному ребенку…
— Конечно, конечно, — весело согласился Иеро. — Я раздаю такие подарки всем жутким тварям, которых встречаю по пути. Правда, иногда это бывает довольно неприятно, но зато я надеюсь заслужить их любовь.
Лучар подняла голову, подозревая, что он смеется над ней. Но то, что она прочла в его глазах, не было шуткой. Они молчали несколько мгновений.
— Я люблю тебя, Иеро, — прошептала девушка.
— Я тоже люблю тебя, — ответил он. — Не уверен, правда, что это хорошо. Да, человек страдает от одиночества, и женщина может сделать его жизнь садом Эдема… Но я должен выполнить такую задачу, от которой зависит существование последней человеческой цивилизации на планете. Это важно, девочка, это очень важно… И любовь нужна мне сейчас не больше, чем третье ухо на затылке. — Он улыбнулся, глядя на ее сердитое лицо, и обнял девушку еще крепче. — Но я не могу справиться с собой, малышка. Отныне и навсегда мы будем вместе — в радости и в горе, в смерти и в жизни. Клянусь в том Господом Всемогущим!
Она приникла к нему, словно боялась выпустить из своих объятий в жестокий и злобный мир, который окружал их. Они стояли, забыв про время, про голод и усталость, про своих врагов и друзей; стояли, пока неощутимый ментальный голос с некоторым оттенком юмора не сообщил:
— Когда люди проявляют нежные чувства, это выглядит просто очаровательно. Но мы находимся в слишком опасном месте, чтобы тратить время на подобные развлечения. Это я чувствую совершенно определенно.
Будто ведро холодной воды обрушилось на них. Отпрянув друг от друга, оба подняли свои шесты и оттолкнули плот от берега. Демонстративно не обращая внимания на Горма, сидевшего посредине плота рядом с Клуцем, люди вели неуклюжее судно в темноту. Медведь поглядывал на них, поворачивая налево и направо мохнатую голову, и священник был готов поклясться, что его глаза лукаво щурились.
Опять полная тяжкого труда ночь предстояла им. Снова и снова подымались шесты, плот плыл через заброшенный город, по его площадям, улицам и скверам, придавленным неизмеримым грузом воды, грязи и тысячелетий. Молчаливые черные руины смотрели на них из прошлого миллионами глаз погибших, сгоревших, раздавленных людей. Безмолвные развалины, последние свидетели былого рая…
Они восприняли первые лучи солнца, как чудо. Наконец можно посмотреть друг на друга в ясном свете наступающего дня!
— Любимая, — сказал священник нежно, — если я выгляжу хотя бы наполовину таким же грязным и усталым, как ты, то здешние края не видели более мерзкого создания.
— Ты выглядишь много хуже, — был ответ. — Возможно, я никогда больше не поцелую тебя, по крайней мере, пока как следует не отскоблю ножом. — Ее утомленный голос был полон любви и ласки.
— Посмотри на этого проклятого лорса, — ворчал Иеро, меняя объект насмешек, — как он сладко спит! Ничего, через день-другой мы достигнем берега, и он будет у меня скакать, прыгать и бежать галопом с самой тяжелой ношей, которую я смогу взвалить на его костлявую спину!
Клуц действительно спал, подобрав под себя длинные ноги; его уши слегка подрагивали. Рядом с ним, свернувшись в мохнатый клубок, дремал медведь.
— Вот как они охраняют друзей! Просто удивительно, что до сих пор нас никто не съел с такими стражами!
— Я так устала, Иеро, что согласна даже на это. Ты представляешь, где мы сейчас находимся?
Плот медленно плыл по длинной водной магистрали, которая была когда-то городским бульваром или проспектом. Развалины зданий по обеим сторонам еще возносились вверх на десятки футов, и большая часть солнечного света не достигала воды, плещущейся у их подножий, поэтому здесь почти не росли водоросли и плот легко двигался в глубокой воде.