Короче говоря, таким путем было собрано огромное войско. Люди разных сословий, одни с энтузиазмом, другие с. отвращением, шли на войну, как полагали некоторые, на десять дней, как думали иные — на месяц. Видя это сборище, которое раскинулось в длину и ширину на два фарсаха, его величество эмир решил, что этим походом он дойдет с победой до Петербурга — столицы империи. Он не знал, что:
Эмир важно и торжественно делал малые привалы через каждый полфарсаха и пребывал на больших стоянках подвое суток: звуки литавр, барабанов и труб подирались до небосвода. Он вел себя так, словно Фаридун и Афрасияб[37] находились в его свите.
Приблизительно за два месяца он дошел до Сыр-Дарьи и остановился в местности Сассик-Куль. Газии благословенного войска еще до прибытия на место раскаялись в своем участии в священной войне и стали выискивать способы бежать, так как в пути их скудные припасы иссякли и им пришлось просить подаяние.
Русские же не знали истинного положения вещей у противника и были в тревоге. Они даже склонялись к перемирию, так как по историческим книгам знали о могуществе Тимуридов и узбекских ханов. К тому же они видели перед собой войско, которое словно саранча, покрывало всю равнину и опасались несчастия. Они посылали людей и писали письма, но это не подействовало на правителей нашей несчастной страны — или они сами не поняли противника, или не смогли убедить эмира. Волей-неволей два войска столкнулись. Раздались звуки труб. Русских там было всего полторы-две тысячи, но они наступали словно железная стена, а газии нашего войска с каждым их шагом отступали назад, чтобы окружить русских, заманив их предварительно в пересеченную местность, и захватить в плен.
Там, где остановился эмир, был разбит роскошный шатер. До поля сражения было пол-фарсаха, так что доносился гром барабанов. Эмир сидел в тени навеса и играл в шахматы, а перед ним рассказчики и певцы рассказывали и пели газели, а сам он постукивал ногой в такт барабану. Время от времени он посылал слуг сказать начальнику артиллерии Салимбию и командующему войском Шерали, чтобы они не давали воинам грабить казну русских и захватили бы побольше пленных, дабы использовать их на военной службе в эмирате.
В тылу войска, туркмен Яхъяхаджа, исполнявший должность ахувда, забросив за плечо свободный конец чалмы и держа в руках большой лист бумаги, при всей своей глупости, призывал народ к священной войне и стойкости. А русские, между тем, захватили наши пушки и дали по газиям несколько выстрелов картечью. Все ждали только повода к бегству и пустились наутек. Раньше всех бежал, бросив чалму и лист, ахунд, Яхъяхаджа. Когда донесли эмиру, что войско изменило ему и бежало, растерявшийся эмир не успел даже повязать чалму и одеться, бросил шахматы, вскочил на взнузданного скакуна с простым, без украшений седлом, и поскакал в чем был.
Наш народ ни разу не участвовал в войнах с регулярными войсками и не слышал о них, если и слышал, то не верил. Поэтому газии не знали, что победившая армия не преследует бежавших воинов, и все мерили на свою мерку. Они побросали все, что было на них и разбрелись в разные стороны, куда глаза глядят, так что часть их, отступая, угодила прямо к русским частям. Русские, узнав о том, что случилось с ними, кормили, поили их и отправляли по домам. Они шли реками, равнинами, горами, бессчетное множество их погибло в степях и реках, став добычей барсов и речных чудовищ. И никто не принес о них никакой вести, а оружие, снаряжение и провизия их остались на месте. Были там и готовые кушанья в котлах и разложенные по тарелкам, чай, разлитый в пиалы, так и стоял на скатертях. После их бегства русские даже не заглянули туда. Степные казахские и киргизские племена подобрали эти богатства, подсчитать которые не в состоянии был человеческий ум.
А эмиру во время бегства даже некогда было оправить нужду свою, и он помочился прямо не сходя с седла, и шаровары его при этом сильно намокли. Вечером он остановился в кишлаке Хавос. К нему подоспело несколько слуг, и он велел им постирать шаровары. До рассвета следующего дня его догнали некоторые военачальники, и он двинулся к Самарканду, облачившись в новые одежды. В это время у него было около пятисот человек. Все войско, в котором насчитывалось двести тысяч человек, рассеялось, и все разбрелись по домам. Собрались они случайно, ни о чем не ведая, и разошлись так же, и никто не поинтересовался, кто явился и кто сбежал.
37