Выбрать главу

Вечером она наряжалась так, что разум сомневался в реальности ее существования, — а может быть, это фея или ангел, явившийся из потустороннего мира. Когда над сценой увеселительного дома поднимался занавес, взгляду открывалось голубое чистое небо, зеленый луг на переднем плане и цветы, как плющем, увившие все вокруг. Из цветов появлялась красавица в белом платье, с сияющим лицом, с обнаженными плечами и руками, и открытыми до колен ногами, с убранной драгоценностями головкой и шеей. На щеках ее сияли два ясных месяца — сам месяц был невидим за занавесом, только лучи его, отражавшиеся на лице этой розоликой, дрожали в воздухе, освещая ее с головы до ног. Она пела, заливалась, окруженная этим великолепием, а среди зрителей не смолкали овации, они востороженно кричали и непрерывно аплодировали.

Верхние ноты ее голоса заставляли замолкнуть и соловья и жаворонка, а на нижнем флейтовом регистре он звучал как карнай.

В перерыве, когда опускался занавес, чтобы она переоделась и отдохнула минутку, аплодисменты не прекращались до тех пор, пока она снова не выходила, грациозно кланяясь и улыбаясь, и не исполняла нового номера.

Через неделю ей вручили сто семьдесят тысяч русских танга и пригласили в Америку. В хвалу ей мною было написано:

Патти-парижанка, стройней кипариса, с ликом Венеры, Улыбаясь, рассыпала устами розы к ногам. Кудрявый локон, вьющийся у уха, Часть красоты отнимал у гиацинта. Видеть ее доставляю такое изумительное наслаждение, Будто она из чаши взгляда наливала вино в ладонь души. Голос ее так мелодичен, будто в уши влюбленных Она вливала то пенье жаворонка, то трель соловья. Когда она отправилась из Петербурга в Америку, Повсюду раздались стенания.

Одной из диковинок, показанных на празднике, была иллюминация, которую устроили на льду реки, площадью примерно в б тысяч шагов. Из льда воздвигли здания и башни с галереями и портиками, украшенными барельефами, на каждом портике и галерее были расставлены горящие свечи в ледяных подсвечниках. Пространство в 20 танапов было превращено в цветник, где все цветы и листья были изо льда. Внутри листьев горели свечи в зеленом хрустале, а в цветах — свечи в желтом, красном и синем хрустале, вставленные в листья и цветы так, что сами свечи оставались невидимы, но свет их отражался на льду.

Это был целый мир цветов, огромный зеленый цветник — и весь изо льда.

На протяжении трех часов в воздух пускали ракеты и фейерверки, закрывшие собой небо. В небе горело столько красных, желтых, белых, зеленых огней, что на земле была видна мельчайшая частица. По этим ледяным цветникам и дворцам гуляла большая толпа мужчин и женщин, а группа людей каталась на льду и забавлялась. Мы сидели на возвышении и наблюдали. Это особое изобретение, принадлежавшее русским ученым, было создано во время восшествия императора, и они им очень гордились.

И еще приехал из Европы фокусник. Мы были в зрелищном доме.[117]

Поставили три стола, на каждом стояли бутылки, наполовину наполненные подкрашенной водой. Он указывал на них руками и палкой и, несмотря на то, что все бутылки были на расстоянии друг от друга, вода из одной сама по себе переливалась в другую» И еще, взяв пустой хрустальный графин, он вручил его одному из зрителей и велел крепко зажать горлышко. Сам же, стоя на некотором расстоянии, показал публике несколько монет в своих руках, затем, взяв одну, подал знак в сторону графина. Исчезнув из руки, монета упала в графин, хотя горлышко его было зажато. Все услышали ее звон. Таким же образом он извлёк монеты из графина. Все были поражены. Далее, он снял с одного шапку и показал ее публике: мол, посмотрите, в ней ничего нет. Распахнув полы костюма и открыв рукава, он показал, что и там нет ничего. Затем, опустив руку в шапку, он вытащил охапку красных перьев, длиною в три ваджаба, какие чиновники и воины носят на голове. Потом, снова показав, что в руках и за пазухой у него ничего нет, он вынул из шапки большую хрустальную чашку, полную воды. Все были поражены.

вернуться

117

Мы были в зрелищном доме — здесь Ахмад Дониш пишет о представлениях Петербургского цирка.