Когда я ехал на пожар, была лунная ночь, и я заприметил расположение звезд. Теперь же небо было затянуто тучами, шел снег и ничего невозможно было разобрать. Но я помнил, что сначала мы ехали на восток, а потом — на юг. Однако юноша вез меня в северном направлении и не понимал моих жестов и знаков. Время от времени останавливал лошадей и начинал говорить со мной по-русски, а я отвечал ему на фарси. Он принимался ругать меня, а я — проклинать его. Он беспрестанно требовал, чтобы я сошел, но я не соглашался, он бранился, и я тоже. Если бы я сошел, то он больше не посадил бы меня, а пешего среди ночи меня задержал бы полицейский, Я пробыл в пролетке пять часов, а за ночь выпало так много снегу, что я был покрыт им с головы до ног, словно снежный ком.
В полночь извозчик бросил меня посреди улицы, вошел в какой-то двор и стал стучать, но никто не отвечал ему. А меня охватил страх, мне стало казаться, что если откроют дверь, то меня затащат внутрь, убьют и бросят в яму. А если, мерещилось мне, они заставят меня сойти с пролетки и оставят на улице, то полицейские закуют меня в кандалы.
Дверь не открылась, и отчаявшийся извозчик снова уселся на козлы, погнал вперед коней, проклиная меня. Я же, не в силах вымолвить слова, молил бога спасти меня из этой беды и клялся, что впредь не поддамся соблазну чувств.
Не знаю, сам ли извозчик догадался, или бог внушил ему, но он отвез меня к начальнику полиции и стал жаловаться:
— Этот человек сел в мою пролетку. Он не знает языка, и я ничего не могу понять из его слов. Я не знаю, как с ним быть и куда везти, чтобы избавиться от него.
Начальник извлек меня из-под снега и спросил что-то по-русски. Я ответил ему на своем языке:
— Этот юноша не знает дороги к дому, где я остановился. Я не знаю, как мне быть. Если он повезет меня на Большую Морскую, я сам найду дом.
А Большая Морская — это большая, красивая улица, протяженностью в две тысячи шагов с запада на восток. По сторонам ее высятся шестиэтажные дома с позолоченными подъездами.
Начальник полиции понял смысл моих слов, отругал извозчика как следует и добавил:
— Это чужестранец и, наверное, из какого-нибудь посольства. Дома их находятся вблизи императорского дворца на Большой Морской. Зачем ты кружил его по всяким переулкам? Если бы сразу отвез его туда, он пошёл бы к себе, так что ты и он не знали бы забот. Немедленно отвези его на Большую Морскую, и потом ступай себе домой.
Извозчик ответил: «Сейчас!», погнал пролетку и доставил меня на Большую Морскую.
— Эх ты, осел, — сказал я ему, — наконец-то ты привез меня.
Он подвез меня к самым воротам и высадил. От радости я уплатил ему семь рублей и избавился от мук. Если бы я хоть чуточку знал язык, то не пришлось бы мне терпеть столько неприятностей].
— И вот в один прекрасный день, — продолжал Хаджи, — устав от такого общения с людьми, я сел на паршивого осла и двинулся из этих краев в Джалалабад. Я отправился в путь без всяких припасов. Однажды впереди показалась высокая гора. У меня не было ни спутников, ни проводника. Два европейских пистолета и указания того купца — это все, что у меня было. Когда я вышел на равнину, то забыл направление, показанное купцом. Не выяснив себе в каком направлении идти, я пошел узкой тропой. Пройдя некоторое расстояние, я подъехал к горам. Здесь текли ручьи, росли цветы, деревья, плоды. Повсюду были родники, на лужайках красовались кипарисы и аргуваны, заливались пением птицы. Этот райский сад своими цветами почти превосходил небо, а воздух в нем своей свежестью и ароматом, мог сравниться с воздухом в садах Ирема[121].
Очутившись в таком прекрасном раю, после пребывания в мерзком аду, я забыл тяготы чужбины и свои разговоры со злыми людьми. Я сделал привал на краю родника и стал прогуливаться по лужайке: поел гранатов, винограда, орехов, нарвал много и про запас. Мой бедный осел, для которого соломинка была так же желанна, как новый месяц, попасся на тех райских лугах и набрался сил, как только мог, так что его шаг стал быстрее.
Сев на осла, я ехал по склонам гор до самого вечера, проезжая много вершин и низин временами из-за травы и цветов я не мог различить тропы, по которой я ехал, из-за ветвей развесистых деревьев я часто не мог определить, куда ехать дальше. Перед заходом солнца я выехал на обширную поляну, покрытую травой и цветами. Повсюду текли серебристые ручьи. Вершины гор поднимались до самых небес. Я поднялся на склон горы и увидел там три валуна неподалеку друг от друга. На них была положена прозрачная каменная плита разных цветов длиной в тридцать газов. Я поднялся на нее, приготовил себе ночлег, пустил осла пастись и стал молиться богу.