Так же обстоит и с другими ремеслами и занятиями, посредством которых накапливают земные блага. Если перечислить тяготы любого из них, то наберется большая книга.
Ваш отец, убедившись, что жажде приобретать земные блага нет предела, что она растет с каждым разом, поневоле отказался от этой суетной мечты и стал довольствоваться необходимым, не домогаясь ни возвышения, ни падения, чтобы быть свободным от бремени.
Если вы поразмыслите над этим хорошенько, то будете избегать скупости, жадности и алчности и удовольствуетесь малым. И если вы подумаете о внезапной смерти, то вы привяжетесь сердцем к этому миру, не будете слишком полагаться на жизнь, данную вам как бы на подержание, будете жить в мире и дружбе с людьми, будете милосердны к ним и не будете никого обижать.
Когда я освободился от этих мерзких качеств, мне минуло уже двадцать два года. То, что я начал изучать науки и прикладные искусства, а другим не придал значения (так как не считал их достойными того), или же они мне быстро надоели, хотя и занимался ими, было обусловлено тем, что я, заглядывая в суть каждого ремесла и подсчитывая приносимые им выгоды, убеждался, что все они ограничиваются небольшим числом выгод материального мира, и это не удовлетворяло меня. В пору расцвета юности, пребывая в заблуждении и самообольщении, я изучал прикладные науки и тратил время, совершенствуясь в них. Но в пору пробуждения, когда я уже предвидел будущее, я перестал изощрять свои знания в этих науках, так как не желал этого и довольствовался малым.
Все знания, с избытком приобретенные мною, я, в конце концов, забыл и с трудом восстанавливал их лишь в случае крайней необходимости, ибо я знал достоверно, что все дела этого мира тщетны, а накопление богатства — дурно. Друзей и приятелей у меня было много, и это не позволяло мне заняться служением богу, ибо когда я оставался один, то закрывал голову одеялом, а пробудившись, начинал горевать. Поневоле я созывал гостей и так проводил время. Когда друзья расходились, я снова укрывался одеялом и засыпал.
А к излишествам стремился я в начале своей жизни вот по какой причине: когда я изучал начатки наук и грамматику, я подружился с одним из однокашников и полюбил его. Он заказал мне переписать сборник газелей. Я выполнил это с удовольствием и вручил работу ему. Он сказал:
— Этот баяз надо расчертить и изукрасить заставками.
Я до того не бывал на базарах и улицах и не знал, где живут мастера этого дела. После долгих расспросов и стараний я заказал украсить ту рукопись и, когда она была готова, отдал своему любезному другу. Она ему очень понравилась. Тогда я понял, что это нужное и полезное ремесло, так как и млад и стар, а в особенности красавцы, знать и цари, любят украшать книги.
Потом я начал заниматься этим ремеслом и всеми правдами и неправдами в течение одного года изучил целиком это искусство. Я научился каламом и циркулем выделывать всё, на что были способны искусные мастера, и даже выработал свои правила и внес новшества в это искусство. Я хорошо чертил поля и заставки, красиво рисовал небо, дома, сады, животных, людей, птиц, рыб, степи и поля, горы и реки в самых различных видах и положениях, умел высекать надписи на стенах домов разными почерками, как то: сулс, райхан, зулф. Цель всех моих стараний сводилась к тому, чтобы превзойти других на тот случай, если бы эмиру захотелось построить медресе или ханаку и возникла бы необходимость в людях, искусных в названных ремеслах. Или же, в случае, если эмиру захотелось бы заказать разукрашенную рукопись, чтобы исполнителем оказался я, и тем самым получил бы свою долю богатства.
Когда я основательно овладел этим искусством, никто не строил дома, чтобы делать надписи, и не заказывал рукописи, чтобы украсить золотом. Тогда я пришел в себя и подумал: «Ну и пустое же ремесло ты избрал, накопил сокровища, которые ни на что не нужны».
А люди тем временем приносили рукописи, чтобы я их расписывал иллюстрациями. Я говорил им:
— Меньше чем за сто дирхемов я не прикоснусь к каламу.
Они принимали меня за сумасшедшего и восклицали:
— Такой-то за два дирхема рисует прекрасные заставки, а он за десять не хочет прикоснуться к каламу!
— Оставьте меня в покое и ступайте к нему.
Я был настолько тверд в своем решении, что меня не соблазнили бы даже десять тысяч динаров. И вот однажды я приготовил шесть кисточек и сказал: