Однако исчезнуть, не оставив следов, ему не удалось. Прикинув, что ни малейшего шанса остаться в живых у него не осталось, он со всей возможной быстротой совершил бегство с этих кровавых подмостков. Преследуемый Сюзармой Лир и ее усталым от сражений взводом, он пересек всю искореженную войной поверхность Саламандры и в конце концов пробрался на шаттл, доставивший его на орбиту. Если бы военные лучше координировали свои действия, у него не осталось бы ни малейшего шанса, но в неразберихе, царившей после жесточайшей из войн, ни одна служба, кроме медицинской, не работала как положено. Он перебрался на работающую звездную станцию и там совершил одно из тягчайших и сложнейших преступлений — угнал звездолет.
Вкратце описывая события, Мирлин опустил множество мелких подробностей. Он обыденным тоном говорил о пещах, казавшихся мне на грани возможного, отчего они приобретали едва ли не заурядный характер. Мое воображение оказалось слишком бедным, чтобы представить, каковыми могли быть обстоятельства на поверхности Саламандры — разорванной в клочья бомбардировками, где значительная часть населения была попросту стерта с лица планеты. Она, должно быть, представляла собой специфическую разновидность ада. И тем не менее этот человек — это создание, который, по сути дела, был новорожденным, сумел пройти по ней невредимым и выбраться оттуда, невзирая на то что в целом мире не было ни одного существа, к которому он мог бы обратиться за помощью.
— Все, что я могу тебе сказать, — произнес я, как только он закончил свой рассказ, — это то, что они, должно быть, волшебники, раз сумели так здорово набить твою башку знаниями.
— Да, — согласился он. — Должно быть.
— Итак, — подвел я итог, — ты угрозы не представляешь.
— Я не собирался иметь детей, — ответил он. — Но даже если б у меня была их дюжина, а у каждого из них еще дюжина… то у ружья все равно больше нет курка.
Человечеству нечего бояться.
— Почему же они тебя не отпустили? Они должны были псе понять.
— Они же не знают, ни кто я, ни что я представляю собой внутри. С их точки зрения, я есть нечто, похожее на человека, но на самом деле — саламандр. Они рассматривают меня как своеобразного агента двойного профиля — внедренца и диверсанта. Насколько им известно, я полностью осведомлен о своем саламандрском происхождении и привержен античеловеческому курсу. Мертвый я буду гораздо безопаснее. Жить обычной жизнью они мне никогда не дадут. И я их понимаю. Я могу по достоинству оценить их глубокую ненависть ко всему саламандрскому. Они только что вышли из жестокой и ошибочной войны, равной которой человечество до сих пор не переживало.
Хотелось бы мне видеть выражение его лица, но приходилось довольствоваться лишь бестелесным голосом, спокойным и ровным, который рация делала еще более ровным и спокойным, чем в действительности.
— Кроме того, — сказал он, — для капитана это личный вопрос. Именно она меня выпустила. Она входила в техническую группу базы, где я попытался уничтожить материалы, свидетельствующие о военных намерениях неприятеля, и откуда я бежал. С ее точки зрения, это были ошибки, которые при абстрактном рассмотрении понять можно, но простить за них себя — нет.
— Да, она не из тех, кто прощает, — согласился я. — Я бы даже сказал, что с собой она обходится круче, чем со своими людьми. Вся эта история — сплошное безумие, но, когда в сумасшедших обстоятельствах начинают действовать сумасшедшие люди, она звучит убедительно.
— Значит, ты мне веришь?
— Почему бы и нет? Разумеется.
Мы по-прежнему брели вдоль путей, и впереди по-прежнему ничего не было видно. Я понимал — Асгард велик, и нельзя рассчитывать, что, выйдя на прогулку, на каждом шагу будешь спотыкаться о города, но меня уже начинало терзать нетерпение.
— Жаль, что они не смогли поддерживать движение поездов так же долго, как питают это место энергией, — заметил я.
— Почему ты думаешь, что сюда подается энергия? — спросил Мирлин. — Это дикая экосистема. Она может держаться исключительно на замкнутых циклах.
— Все жизненные системы нуждаются в подпитке энергией. Они не могут до бесконечности питать самое себя. Та, что вокруг нас, могла дегенерировать с точки зрения потери своей старой функциональной организации, но она давно превратилась бы в ничто, если б не получала энергию извне — возможно, благодаря диффузии тепла из нижележащих уровней. Пусть лишь тоненькой струйкой, но обязательно, чтобы компенсировать энтропию. Этого они тебе в голову не заложили, а?
— Нет, — ответил он. — В голову они этого не заложили. Они дали мне биографию, три языка и хорошую базу знаний, но в основном лишь фундаментальных. Полагаю, я умнее большинства людей и обучен огромному количеству пещей, но идея состояла в том, чтобы сделать из меня человека, а не супермена.
— Как ты думаешь, откуда они их взяли? Например, биографию — хранилище бытовых знаний, которыми может обладать человек. Такое нельзя набрать по кусочкам.
Он шумно вздохнул.
— Полагаю, биография была в основном позаимствована. Возможно, они даже не меняли имени, имей в виду: Мирлин — вовсе не то, что дали мне они. Определенно могу сказать — все, что они в меня заложили, должно было быть взято у реальных людей в то или иное время, тем или иным способом. В этом нет ничего сверхъестественного, хотя это вовсе не разновидность механической телепатии или некоего процесса переселения душ, когда душу одного человека вытащили из его собственного тела и закачали в мое. У меня такой же образ мышления, как у тебя, — и информацию я получил через органы чувств, пусть даже нетрадиционным способом.
— Есть еще несколько маленьких неясностей. Хотя, как я догадываюсь, они вне твоей компетенции. Но одна из них: почему Асгард? Зачем прилетать сюда, когда у тебя на выбор была целая галактика?
— Это достаточно просто, — произнес он. — У меня есть странное чувство, что я родился здесь. Я уже говорил, что саламандры покупали помощь со стороны. Не уверен — чью, но я видел документы, на которых стоял вот такой значок, — он нарисовал в воздухе некую картинку указательным пальцем перчатки, — и были ссылки на Асгард. Тогда я решил, что неплохо бы узнать побольше о своем происхождении. Разумеется, тогда я не понимал, что закупленная саламандрами технология было наследием давно вымершей расы или скрывшейся из виду по крайней мере несколько миллионов лет назад.
Я замер на месте, остолбенев от удивления.
— Боже мой! — пробормотал я. — Ты хочешь сказать, что кто-то нарыл все это среди людских отбросов, как мы извлекаем на поверхность вещи из уровней?
— Похоже на то.
— Тогда они умеют хорошо держать язык за зубами.
— А почему бы нет? — сказал Мирлин.
Как он был прав?'Возможно, даже больше, чем сам это понимал. Я готов поклясться, что Александр Совбров ничего не знал о достижениях такого уровня. Но тогда мораль истории Мирлина, если в ней вообще присутствует хоть какая-то мораль, состоит в том, что иногда мы не в состоянии даже осознать, насколько бедно наше воображение, когда дело доходит до искусства технологий. Алекс шел по следу, ведущему в громадную, прекрасно оборудованную мышеловку из блестящей хромированной стали. Люди относятся к биотехнологиям вовсе на так, как, скажем, тетраксы.
— А что бы ты сделал, если бы оказалось, что такая технология здесь действует постоянно? — спросил я. — Или же это просто грубое любопытство по поводу своего генеалогического древа?
— Не знаю, — ответил он. — Возможно, мне предназначено судьбой построить соответствующий мост. Не об этом ли просил монстр по имени Франкенштейн?