…Они идут так все утро, весь день и весь вечер, и под ними проплывают поля, и красно-рыжее солнце восходит за правым великанским плечом, и заходит — за левым. Когда же, спрятанное накатившею тьмой, солнце пропадает из глаз, великан садится на землю, раскрывает свой походный мешок — перекусить. Вынимает оленя с тонкой, набок свороченной шеей, обгладывает до рогов, сплевывая на траву застревающие в зубах обломки костей. Пьет вино из походного бурдюка, с бульканьем исчезающее в необъятных размеров глотке. Засыпает, вытянувшись во весь рост на траве, сунув мешок под голову — для удобства. Хр-р, гр-р — носится по полю великанский храп, р-р — гнутся наземь дубы, роняя в траву звонкие коробочки желудей.
— Тор, а ведь там наша еда. Чем же ужинать будем? — перекатывая зубами травинку, Локи косится на Скрюмиров мешок. — Может, ты его… того? Растолкаешь?
Мьёльнир бьет в великанский лоб, как в гранитный валун — до кострово-ярких искр, пожираемых темнотой, до каменно-звонкого гула — раз, другой, и третий… Запыхавшись, Тор трет со лба ручейки набежавшего пота, с маху выдирает Мьёльнир, по самую рукоять ушедший в великаново темечко.
Скрюмир переворачивается на другой бок.
— Лист, что ли, с ветки свалился, спать мешает… или дуб вздумал желудями кидаться… вот же беспокойное место… хр-р… хр-р…
…Локи засыпает, по лисьи свернувшись клубком на траве, и голод царапает его изнутри тонкими, норовистыми коготками. Когда же солнце заставляет его вновь открыть глаза, на примятой траве — никого, лишь пожитки их, сваленные в кучу у дубового корня, и холодная зубчатая тень, тянущаяся к ним с середины поля.
Поле разделено надвое — огромным, в небеса убегающим частоколом, на вершинах его — скалят зубы солнцу белые черепа, а подножие — изрыто норами кротов-землероек. Трещиною в частоколе — скрипят, распахиваясь пригласительно, костяные ворота.
— Кажется, мы пришли, — говорит Тор.
Зал для пиршеств подобен бескрайней долине, с потолком где-то там, в поднебесье, со скамьями, вздымающимися вдоль стен, словно горы. Раскаленная пасть очага выдыхает огонь — красно-рыжее, громом ревущее пламя, искрами плюющееся в деревянные доски пола.
Высоченный, как живая гора, головою под потолок, он стоит посреди зала — ётунский конунг Утгарда-Локи, усмешливо смотрит в огонь.
— Меряться силой хотите? Гра-ха-ха-ха! Для начала, покажете мне, на что каждый способен! Вот ты, например, — толстый, как бревно, палец упирается в Локи, — ты что лучше всех делаешь?
— Ем, — сглатывает слюну Локи. — Уж какой я едок — никто меня не переест!
— Никто, говоришь? Гра-ха-ха! Попробуй-ка переесть нашего Логи, хвастун! — великан бьет в ладоши, хохочет гулко, как горный обвал, заставляя волноваться очажное пламя, а когда, раскаленно-дымное, плещущее искрами к потолку, оно утихает — перед Локи стоит черный, как обугленная головня, ярко-красные кудри свои распластавший до пола, тощий, кривой человечек. — Несите сюда мясное корыто!
…Они стоят по разные стороны деревянных бортов, и сочная, парная баранина дразнит запахом Локины ноздри, и скалит зубы от нетерпения Логи, и ётуны обступают их в круг, дышат за спиной, точно дикие звери. И Локи ест — глотает, не чувствуя вкуса, кусок за куском, пока живот его не становится подобным набитому туго мешку, пока не опустеет наполовину корыто… пока не метнутся в глаза раскаленно-красные кудри и запах горелого дерева не потревожит ноздрей.
— Ты съел половину мяса в корыте, не тронув костей, а Логи — не только мясо и кости, но еще и корытом подзакусил! Так кто ж победитель-то, гра-ха-ха?! — заходится смехом Утгарда-Локи. — Ну, кто еще хочет силу свою показать?
— Я! — Тьяльви выступает вперед, весь подбирается, точно лучная тетива, натянутая до предела. — Я бегаю быстрее всех, так, что никто не обгонит! Испытайте меня!
— Добро. Испытаю, — хмурится Утгарда-Локи, и глубокие, как трещины в камне, морщины сходятся на его лбу. — Попробуй-ка, обгони нашего Хуги… Эй, Хуги, а ну-ка иди сюда!
Он появляется будто из ниоткуда, побегом прорастает из тонко-дощатого пола — прозрачный, как колодезные воды, изменчиво-зыбкий, в одеждах цвета камня и пыли, встает перед Тьяльви, взмахнув рукавом, кружит все быстрей и быстрей, точно маленький смерч, чтобы, исчезнув — возникнуть в другой стороне зала, раньше, чем Тьяльви преодолеет хотя бы и половину пути.