– Я сказал – иди сюда! – заорал Цон Йон Хи, и ей ничего не оставалось, как подчиниться.
Когда Сестра подошла к ним поближе, Кхим До Йон схватил ее и рывком усадил к себе на колени. Сестра вскрикнула, и в тот же миг Цон Йон Хи потянулся к ее платью, разорвал его сверху, и груди Сестры вывалились наружу. Оскорбление было столь превеликим, что я, бросив ведро, изготовился свернуть ему шею, но в этот момент матери толстяка вздумалось выйти на воздух, и он отпустил Старшую Сестру. Плача, она убежала обратно на кухню.
Ближе к ночи, когда мы устраивались на наших койках, Старшая Сестра все еще горько переживала унижение, которому ее подвергли, и я обнимал ее и клялся, что вызволю нас из этого треклятого места как только смогу. Потом я улегся на свое место и уже задремывал, когда вдруг услыхал, как открылась входная дверь и по полу шлепают чьи-то босые ноги. Сперва я подумал, что мне это почудилось, ибо совершенно незачем кому-либо наведываться в нашу лачугу среди ночи, и тут же на занавеске, висевшей между моей койкой и койкой Старшей Сестры, я увидел огромную бесформенную тень, и до меня донесся приглушенный плач Сестры – мерзавец Цон Йон Хи зажимал ей рот ладонью.
Гнев мой обрел мощь смерча, я всем телом ощутил этот вихрь и, вскочив на ноги, отдернул занавеску. Грязная скотина Цон Йон Хи забрался в постель Сестры и раздевал ее, коленом пытаясь раздвинуть ей ноги. Увидев меня, он замер, потом слез со своей жертвы и, ругаясь, оттолкнул меня к моей лежанке, прежде чем снова задернуть занавеску. Я увидел, как его тень снова пытается овладеть моей Старшей Сестрой, и метнулся на кухню в надежде найти что-нибудь, чем бы я мог остановить его. На подоконнике я углядел серебряную статуэтку Минервы, схватил ее и ринулся обратно. Подбежав к койке Старшей Сестры, я с размаху ударил Цон Йон Хи статуэткой по затылку! Он застонал, повалился на пол, и я опять ударил его, и опять, чувствуя, как становлюсь сильнее с каждым взмахом руки.
Когда он умирал, что-то мерзко булькало в его жирном теле. Потом изо рта хлынула бурным потоком кровь, потекла по губам и всем подбородкам. Вскоре тело дернулось в судороге, голова свесилась набок, и когда я, собравшись с духом, наклонился и посмотрел ему в глаза, я понял, что убил его.
О содеянном я не сожалею, ничуть! Он был скотиной и заслуживал смерти! Ха!
Часть третья
Господин Умелец
Эритрея
340 г. от Р. Х.
Звали ее Лерато, что на моем языке означает «красивая женщина», хотя женщиной она пока не была, как и я мужчиной. Мы с Хэлином впервые увидели ее холодным весенним утром, когда засуха, терзавшая наши земли целых два года, наконец прекратилась, и тогда же знаменитый торговец специями Чусеок привез Лерато в Адулис[35]. Купил он ее несколькими днями ранее, и ему не терпелось щегольнуть своим свежим приобретением, как и дюжиной других новых рабов, поэтому он повел их на рыночную площадь с утра пораньше, когда там скапливается больше всего народу. К Чусеоку не всегда относились с почтением, потому что был он чрезвычайно низкорослым, жирным и походил на омерзительный пузырь из крови и сала. За долгие годы на его долю выпало немало издевок и насмешек, остряки называли его не иначе как Страус Громада из Асмары[36], но торговля специями – дело прибыльное, и Чусеок был твердо намерен добиться признания и почестей в своем родном городе.
Коротко стриженные волосы Лерато плотно облегали голову, а ясность сверхъестественно огромных голубых глаз даже на расстоянии была ослепительной. Щеки впали – наверное, от голода, – и кости под шеей заметно выпирали. Неудивительно, что от столь неотразимой девушки ни я, ни мой двоюродный брат не могли глаз отвести. Я настойчиво упрашивал Хэлина познакомиться с ней, ибо, невзирая на физические изъяны, ему куда лучше, чем мне, удавалось разговорить девушек, позабавив их для начала дурацкими шутками. Я же до сих пор стеснялся и не знал, как себя вести, оставаясь чуть ли не единственным парнем в округе, кому еще только предстояло перейти через границу между детством и возмужалостью. Но когда Лерато прошествовала мимо нас, на три шага позади своего хозяина, Хэлин не успел собраться с духом, чтобы обратиться к ней, и я, разумеется, тоже, однако Лерато, вероятно, почувствовала на себе мой взгляд, поскольку обернулась в мою сторону, мы глянули друг другу в глаза, и я ощутил, как внутри меня всколыхнулось нечто, мне прежде неведомое.
Ее красота так потрясла меня, что до конца дня я с трудом мог сосредоточиться на работе. Наконец-то достаточно повзрослев, чтобы пренебречь требованиями моего отца, я занялся изготовлением деревянных стел. На кладбище, коим завершался наш округ, стелы служили вековечными надгробиями на могилах усопших. Естественно, только богачи могли позволить себе почтить память родных и близких рукодельной стелой, все остальные закапывали своих мертвецов, никак не помечая захоронения. Впрочем, скромность была не в чести среди моих соседей, и люди даже со скудными средствами, норовя поважничать, прибегали к моим услугам, когда кто-нибудь из их родни отчаливал в мир иной. Навыки мои совершенствовались, репутация крепла, и семьи начали соперничать друг с другом – кто закажет памятник с самым изысканным рисунком.
35
Адулис – древний порт на побережье Красного моря, известен с VI в. до н. э. Считается, что на территории Адулиса расположен современный город Зула.