Не послужило ли причиной к такому внезапному бегству в собственные мысли, бегству в вечное сомнение мое знакомство с общиной прокаженных, организованной в качестве опыта в этой деревне? Я только что говорил о надежде. Сейчас распространилась мания рассматривать надежду как сумму индивидуальных надежд. Я понял, сколько в этом заложено произвола. Деревни для прокаженных не нужны, даже если они уже созданы и процветают. Не нужно, чтобы общество, даже временно, вводило в закон исключения. Я считаю, что независимо от характера болезни надо лечить людей среди людей. В этом заключается интерес опыта, проводимого правительством Таиланда и Всемирной организацией здравоохранения. Проказа приходит в нашу жизнь, больные появляются среди нас, здоровых. Их лечат, не отрывая от повседневных занятий и привычного образа жизни. Они выздоравливают и растворяются в безымянной толпе, лица их теряются в непрерывном потоке лиц, но мы знаем, что жизнь этих людей вырвана у смерти.
ИНДОНЕЗИЯ
Дождь в Джакарте
Джакарта, 20 ноября. Вчера вечером мы прибыли в Джакарту. Темнело. На западе вспышки молний освещали огромные чернильно-синие тучи. Перед посадкой мы пролетели над Суматрой. Надвигался муссон. Вся покрытая растительностью, с воздуха напоминающей темно-зеленый мох, Суматра, казалось, не имела ни конца, ни края.
В Джакарте парит. Время от времени город омывают дожди. По-видимому, дождь доставляет прохожим радость: они не ищут, где бы укрыться. Вот едут рикши, с невозмутимым видом нажимая на педали своих велосипедов; рубашки у рикш прилипли к телу, мокрые волосы придают им вид утопленников. Полуголые ребятишки выбегают из домов прямо под струи дождя. На берегах пересекающих город каналов с желтой, загрязненной отбросами водой совершают обряд омовения мужчины и женщины: первые — почти раздевшись, вторые — завернувшись в мокрый узорчатый шелк. Подавляющее большинство жителей страны — мусульмане. Тем не менее на внешнем виде города влияние Востока не сказывается. Повсюду — низкие дома, широкие многокилометровые проспекты разбегаются во всех направлениях. Голландцы предназначали город для торговых целей. Тяжелые двускатные крыши с коньками наверху, как в Амстердаме, вздымаются к небу, которое, несмотря на тучи, источает палящий зной. На краю города, у моря, раскинулась старая Батавия. С постройкой порта по последнему слову техники она опустела и сейчас напоминает старинный голландский эстамп, при изготовлении которого несколько злоупотребили охрой.
Во всем городе, обычно многолюдном и деятельном, сейчас ощущается некоторая скованность. То ли тут сказывается муссон, то ли другие причины — судить не берусь. Хотя я и пробыл в Индонезии всего один день, но уже знаю или, вернее, чувствую, что она сейчас переживает чудесное и трудное время второго дня независимости. Индонезия свободна, но ей предстоит завоевать и другую — экономическую свободу. Это нелегкая задача!
Прежде всего в стране неравномерная плотность населения. Она слишком велика на Яве, насчитывающей более пятидесяти миллионов жителей, в то время как остальные тридцать миллионов индонезийцев рассеяны по обширным просторам Суматры, Калимантана и других островов, которые освоены далеко не полностью. Это осложняет использование значительной части природных ресурсов, а ведь правительство год тратит десять миллиардов франков на ввоз риса. Не считая рафинадных заводов и нескольких текстильных фабрик, промышленных предприятий мало. И наконец, в стране остро ощущается нехватка в образованных людях — 90 % индонезийцев неграмотны. Недостает инженеров, учителей, административного персонала. Что касается врачей…
Будет небесполезно сопоставить здесь некоторые цифры. В Индонезии имеется около тысячи двухсот врачей. Почти при таком же количестве жителей в Японии их — девяносто тысяч, а в Голландии, где насчитывается десять миллионов человек, — одиннадцать тысяч. Следовательно, в Индонезии один врач приходится на семьдесят тысяч жителей, тогда как в Голландии — менее чем на тысячу. Даже Индия, которая еще так бедна медицинским персоналом, обеспечена врачами в десять раз лучше Индонезии. Такое отставание может быть ликвидировано не раньше чем через двадцать лет. Для этого предстоит подготовить около восьмидесяти тысяч врачей — я уже не говорю о прочем медицинском персонале: акушерках, фармацевтах, сиделках. Даже если в Индонезии вдруг чудом окажется сотня медицинских школ с необходимым для них преподавательским составом, положение изменится не сразу. Откуда взять учеников в стране, где еще так мало детей получают начальное образование? Будущие индонезийские врачи (и это относится ко всем новым национальным кадрам) — в какой-то мере еще не родившееся поколение. Врачи Индонезии — поколение завтрашнего дня, которое получит школы, а позднее и медицинские факультеты.
В Индонезии не решены те же проблемы санитарии, что и в большинстве других стран Юго-Восточной Азии. Недоедание и плохие бытовые условия, оставшиеся в наследство от колониализма, способствуют заболеванию туберкулезом. Он очень распространен в стране. Часты случаи кишечных заболеваний, чему способствуют главным образом климатические условия. Малярия по-прежнему бич Индонезии. Фрамбезия, вызывающая страшные язвы на коже и деформацию костей, встречается в Индонезии чаще, чем где бы то ни было. Наконец, здесь есть и проказа, которой, надо признать, болеет лишь незначительная часть индонезийцев. Очевидно, население отличается слабым здоровьем. Мне называют две цифры, которые поражают меня больше, чем цифры, свидетельствующие о смертности: в Индонезии средний вес мужчины — менее пятидесяти, а женщины — менее сорока килограммов.
Я боюсь поддаться чувству раздражения, назревающему во мне последние недели, по мере того как день за днем я наблюдаю трагедию человеческих страданий. Я веду расследование по делу, в котором виновные мной еще не найдены, накапливаю убийственные улики с таким грустным и бесполезным рвением, которому порою дивлюсь и сам. Я опускаю все то, что составляет содержание жизни этих людей, кроме болезней и голода: не упоминаю о танцах по вечерам, о пении женщин у колодца, о солнечных восходах, приносящих на миг забвение смерти, о легкости смеха, так же как и о любви, которая еженощно на краткий миг уносит людей за пределы несчастья, в ту обетованную страну, где двое существуют лишь друг для друга. Но я говорю себе, что человеческое счастье не должно основываться на таких ежедневных подачках. Пусть беднякам и достается мелкая монета случайного счастья, — мы не можем на нее рассчитывать. Мне кажется, что только справедливость к людям на земле — и лишь она одна — сможет когда-нибудь прийти на смену этой упорной и оскорбительной жалости.
Комары Семаранга
23 ноября. Мы оставили Джакарту купаться под теплым ливнем. За каких-нибудь несколько часов самолет доставил нас в Семаранг, расположенный в центре Явы. Блеск моря слепит глаза. Неподалеку от Бандунга высится большой вулкан, напоминающий башню или храм. Он уже не заволакивает дымом голубого неба, его склоны густо заросли ярко-зелеными лесами, которые кишат змеями…
Город Семаранг стоит на равнине, несколько отступившей от моря. Это столица малярии, вернее, одна из ее столиц, — ведь малярией болеет около одной пятой человечества, то есть пятьсот миллионов человек. Всемирная организация здравоохранения с помощью властей Индонезии проводит здесь опыт борьбы с малярией. И вот я становлюсь очевидцем этой борьбы. Кончится тем, что я полюблю свою миссию, даже ее трудности. Меня терзает изнурительная жара, ослепительный свет, масса огорчений, но зато я вижу жизнь своими глазами. Вернувшись в Париж, я снова стану жить в ненужной спешке, оглушенный разговорами и встречами, буду волноваться, кокетничать со своей совестью, испытывать суетные радости тщеславия… Несмотря на приступы хандры, я счастлив, что нахожусь здесь. Я вижу все своими глазами и убеждаюсь в том, что объективное сознание существует. Для того мы и родились на свет, чтобы мыслить. Но жгучая и жалкая истина существует независимо от нашего сознания.