Я поклонился ему весьма низко, благодарил его за таковое милостивое напоминовение, говоря, что ничто не удержит меня от исполнения такой должности, за которою последует столь щедрое воздаяние, и что хотя бы оное состояло единственно в том, чем наслаждаются Селениты, то однако приложу свое старание, чтобы приняту быть в общество жителей сих счастливых мест, и тем самым от беспрестанных мучений сей жизни избегнуть.
«Я желаю, — примолвил он тогда, — чтобы ложный блеск мира не воспрепятствовал исполнению сего праведного намерения. А чтобы оказать тебе всевозможную помощь, в той надежде, что ты когда-нибудь к нам придешь, то мы покажем тебе мир в настоящем его виде, то есть, мы удержим на несколько времени души спящих, дабы ты мог видеть, сколь несправедлив и суетен человек во всех своих желаниях. Знай, что душа, оставляющая во сне тело, в состоянии обратить совсем на другое те предметы, которые она ему представляет. Она воздвигает огромные здания, представляет моря, земли, птиц, зверей и все, что только вздумать можно. Прими сперва немного пищи; а потом станем мы тебя забавлять и в то же самое время подавать тебе наставления».
Стол уже был накрыт и как меня, так и Каклогалян к оному пригласили. Я приметил, что между сим столом и столом Агличанина и моего хозяина не было никакого различия ни в качестве, ни в количеств яств.
По прочтении молитвы сел всякий на свое место и наблюдал глубокое молчание. После обеда взял меня Абрагио за руку и повел в одно приятное поле, которое красотою своею всех искусством сделанных садов превосходило.
«Взгляни, — сказал он мне, — на стоящую здесь тень; рассмотри ее, и познай попечение и бремена богатых».
Тень сия представляла совсем иссохшее и голодное тело, лежащее на сундуке, наполненном деньгами. По сем показались три ужасные страшилища: бедность, отчаяние и смертоубийство, которые весьма живо на лицах их изображали то, что они представляли. Они старались из окон того старика выломить железные прутья; но в то самое время, как сие делали, все вдруг исчезли. Я спрашивал, что бы сие значило. На то отвечал мне мой провожатый, что страх, в котором старик находился, увидя во сне воров, разбудил его, и чтобы я, если бы он опять заснул, тень его паки увидел. Лишь только успел Абрагио сие выговорить, как увидел я опять того старика с разобранным щеголем, который оказывал ему глубокое почтение. Я довольно внятно услышал, что он ему говорил так: «Не думаешь ли ты, государь мой! что я только из одних денег составлен? и не воображаешь ли ты себе, чтобы все сокровище целого народа в состоянии было удовольствовать твои неистовства? Дружба, кою я к тебе имею единственно для твоего отца, который мне был хороший приятель, побудила меня занять денег у моих друзей, дабы не допустить тебя до крайности. Однако ж посмотрю, не могу ли я еще сыскать тебе тысячу. Я желаю только, чтоб состояние твое позволяло заплатить сию сумму, и чтоб мне от любви к тебе и самому не прийти в разорение. Ты знаешь, что я по тебе поручился, и если заклад, который ты мне дал, не хорош, то я пропаду. Я уверяю тебя, что никак не возможно достать столько денег менее 15 процентов; да еще и слава Богу, вить ныне деньги очень редки.
Мне, правотко, очень жаль, что такой изрядный молодец должен быть без денег. Я за свой труд не получил ниже на пару перчаток. Я знаю, что для тебя это очень неприлично. Я мужик старый и дряхлый; экипаж требует денег, а пешком ходить уже нет моей силы; обстоятельства же мои не дозволяют мне держать колясчонку; для тебя, свете мой, две Гвинеи ничего не стоят. Я постараюсь промыслить тебе тысячу фунтов, если можно, за 15 процентов. А если друг мой ниже двадцати не похочет дать, ибо ныне и с самыми хорошими поруками трудно найти денег, то прикажешь ли взять или нет? А я так бы тебе не советовал брать за такой ужасный рост; пожалуй, алчную утробу ничем не насытишь».