Следующие три часа ратуша и общинные амбары напоминали свепет с забравшимся внутрь медведем. Заполошно гремели колокола. Гонцы на свежи конях помчались дальше, на Эрнар и Резну, а на Хатан потянулся обоз с мясом и зерном в окружении дюжей ландейлской гвардии. Мэй с небольшой свитой вырвался вперед. Каждый из всадников вел с собой двух поводных коней. Ехали без остановки днем и ночью, еще с ними мчалась половина ландейлских лекарей.
Что могли сделать они - усыпить больного, облегчить страдания... а верного лекарства от морны не было. Только время.
В храмах молились Милосердной.
Блаженные на папертях кричали о ведьмовстве Хозяйки.
О разбое в Храме.
В подвалах Ратуши пытали храмовников.
На улицах горели костры.
Вилась пыль.
Время жатвы, время предосенних торгов.
Плакали женщины, и набат заглушал их плач.
Конники мчались в дорожной пыли, блестели подковы.
Хатан был подобен перебродившему вину, готовому выбить днище у бочки. Недоставало малого.
Гэльда с войском не впустили в Хатан, и он стоял под стенами. Как в осаду.
А как же рвались за стены жители!
Пехотинцы Гэльда поймали уже семерых. Пропусти - и на Двуречье ляжет серое крыло.
Гэльд получил три коротких письма от Хели. Потом послания иссякли.
- Пи-ить...
Матэ угадал по губам. Поднес долбленку. Вода полилась с краешка губ на подбородок. Шея слабо дернулась.
- Хе-ель... Боль-но...
Мальчик умирал, и Матэ ничего не мог для него сделать. Веки восковой бледности, серый узор на щеках. В коротком стоне выдал он свою тайну, и Матэ хотелось заплакать. От морны не было лекарства. По крайней мере, он не знал.
Паренек-мечник опять прошептал что-то, и Матэ склонился ниже, вслушиваясь в невнятный звук.
- Милый мальчик, как ты весел,
Как светла твоя улыбка...
Имрир подавился стоном. Матэ придержал его голову.
- Ты не знаешь, ты не веришь,
что такое эта скрипка,
что такое древний ужас
зачинателя игры...
Воин дослушал до конца, и мороз пробежал по коже. Он думал, что последнее усилие исчерпает мальчика, и тот отойдет, но тот вдруг задышал ровно и спокойно. Заснул.
Путешествие королевича.
ВОЛЧОНОК.
Малыш сидел на берегу. Хватал рукою одуванчики. А дальше было только море.
Имрир очнулся от слабости. И еще оттого, что незнакомый рыжебородый парень, наклонив долбленку, вливал воду по капле в его пересохший рот. Имрир стал жадно глотать, захлебнулся, закашлялся - и окончательно пришел в себя. Он увидел рыжее поле, тяжелое брюхо нависающих туч, двух лошадей, привязанных к ракитнику. По верхушкам кустов пробежался ветер.
Имрир хрипло застонал, этот стон, похожий на скрип снега, испугал его самого, и улыбка на физиономии рыжебородого незнакомца показалась кощунственной.
- Ты... кто? - спросил Имрир.
Парень почесал бороду:
- Никак Милосердная мозги отняла, посылая исцеление. Матэ я.
- А дальше?
Слова Имрира, казалось, еще больше позабавили парня.
- Тебе что, и титул? Так нынче титулов нет.
И, словно сочувствуя отраженному в глазах Имрира недоверию:
- Матэ я, сын Хамдира, пятый брат Гэльда, барона Эрнарского.
Имрир отшатнулся. То есть, ему показалось, что отшатнулся, а сам он так и продолжал беспомощно лежать на подстилке из сухого камыша.
Матэ разогнулся:
- Волка байками не кормят. Я тут перепелку поймал.
Мясной сок лился в губы юноши, обжигая, но разнося по жилам свежую силу. Он угрюмо посмотрел на Матэ и спросил:
- А как я здесь оказался?
Матэ с хрустом разгрыз косточку, облизал пальцы, ответил:
- Морной тебя прихватило. А то бы мы во-он где были!..
Липкие пальцы холода пробежали по телу Имрира.
- А где... были бы?.. - слова давались тяжело, но ему нужно было расспросить этого врага.
- Где были бы? Свет велик. А тебе лучше быть везде, чем в Хатане. Хотя... сейчас там, верно, не до тебя.
Он сжал рукоять меча и отбросил, выдавая внутреннее напряжение.
- Неужто так и не помнишь?
Имрир постарался как можно достовернее покачать головой.
- Ты убил одного из слуг Предка. И Хель... Верховная отправила тебя от беды.
Сын Торлора снова, как наяву, увидел последнее, что помнил: ненавистное лицо и град разлетающихся алых осколков. И очнулся сейчас. Зима была, а сейчас лето, и он ничего не помнит. А может быть, он спит?!
- Эх, мечник... Спи давай, выздоравливай.
Матэ пригасил костерок и с пыхтением заполз в шалашик из переплетенных ветвей:
- Я тоже посплю. Две ночи не спал, знал бы кто...
Он мирно засопел, так и не поведав, что же хотел сказать.
Имрир полежал, сдерживая дыхание. Потом медленно сел. Камыши зашуршали, и он испугался, что Матэ проснется, но тот дрых, как каменный. Голова у Имрира кружилась.
Мальчик перетащил непослушное тело и липкой неверной рукой достал из ножен Матэ кинжал. Сцепил пальцы на рукояти. Почти не размахиваясь, изо всех сил ударил спящего.
Потом долго и муторно ловил лошадей. Шел к ним, растопыря руки, а они кружили у куста, насколько хватало поводьев. Имрир упал на колени. Потом лицом в траву и хрипло заплакал от бессилия. Потом пошел вихляющейся походкой в сторону, где, как он думал, была столица.
В первом же встречном селении Имрир украл с изгороди порты, снял у реки и зарыл свою одежду, а сам долго стоял в шелестящих струях, смывая с себя боль и грязь. Натянул чистое, тщательно вымытые и слегка разбухшие сапоги, и только тут уразумел, что он сделал. Трясущейся рукой начертал на склоненной к реке раките знак морны и потащился прочь. После этого Имрир шел три дня, то по дороге, то по голому полю, ночевал в стогах или просто в траве, и ел, что придется: аир и пшеничные зерна, осыпающиеся из тяжелых колосьев. Один раз вспугнул куропаток, попытался сбить палкой, но они ушли, мелькнув в мятлице оранжевыми с серым спинками, а он опять заплакал от неудачи и яростного голода. К вечеру третьего дня Имрир наткнулся на повозку с задремавшим ратаем и попытался украсть котомку, но дюжий мужик. проснувшись, отлупил Имрира, а после, бранясь, сунул ему в руки хлебный ломоть и пару медяков. Имрир еле сдержался, чтобы не запихнуть хлеб в рот целиком и не воткнуть в мужика нож. Он съел всего несколько крошек и спросил дорогу на Хатан.