Чуть позже я желаю всем спокойной ночи и забираюсь в свою палатку. Спать еще рано, и я даже не очень устала, просто мне вдруг захотелось побыть одной. Я лежу на спине и вглядываюсь в полную черноту за распахнутой полотняной дверью. Где-то в стороне, кажется под школьным деревом, женщины запевают свою песню, то ли соревнуясь с мужчинами, то ли подтягивая им. Их песня невыразимо прекрасна, полна жизни и какой-то странной тоски. Это продолжается долго, несколько часов, до глубокой ночи. Я лежу без сна, слушаю их голоса и молчание своего телефона, которое тоже кажется мне частью музыки. Вот уже много-много лет (а может, и вовсе никогда раньше) у меня на душе не было так хорошо и спокойно.
Мы с Эриком любим одинаковую музыку, часто просыпаемся с одной и той же звучащей в голове песней, и нам достаточно одной фальшиво напетой строчки, чтобы понять, о чем идет речь. А вот с Д. мы никогда не пели вместе. Он часто предлагал, но я стеснялась своего голоса и отсутствия слуха. К тому же наизусть мы с ним всегда помнили разные песни. Одна мелодия, которую он напел мне на парковке во Флориде, потом долго преследовала меня, да и до сих пор я часто вспоминаю ее. Позже я нашла слова в Интернете, и оказалось, что это одна из песен Бека. Не помню, о чем она была, кажется, что-то про «странное приглашение»…
Мне уже давно хочется в туалет, и я собираюсь выйти из бома, но тут голоса поющих заглушает странный, протяжный крик, похожий на женский. Могу поклясться, что это была самая настоящая гиена. Пожалуй, лучше уж я потерплю до утра.
Оказалось, Элли успел поработать гидом у туристов, желающих подняться на Килиманджаро. Я узнаю об этом на следующий день, когда он везет нас к очередному пункту назначения — новой деревне и новой бома, на этот раз принадлежащей отцу Кезумы. Всю долгую дорогу Элли поддерживает разговор и, кажется, немного флиртует со мной. Он показывает мне всякие интересные вещи, мимо которых мы проезжаем: гигантские баобабы, крошечных антилоп ростом не больше тридцати сантиметров, которых тут называют дик-дик, птиц. Здесь это самые обычные птицы вроде наших скворцов, но перья у них на спине ярчайшего сапфирового цвета, а грудки — огненно-оранжевые. Антилопа канна, вероятно, решившая покончить жизнь самоубийством, выскакивает на дорогу прямо перед нашей машиной, чудом избегает столкновения с едущим навстречу автобусом и уносится прочь по склону. Мы начинаем гадать, кто же мог так ее напугать, а я жду, что вот-вот из кустов покажется львица или гепард. Хотя, возможно, антилопы канны просто развлекаются подобным образом.
Мы прибываем в бома, перевалив через гребень горы по ухабистой дороге, которая даже и на дорогу-то не похожа. Я думала, предыдущая деревня была очень красивой, но здесь увидела нечто потрясающее: практически бесконечная равнина и вид на следующую горную цепь, которая находится уже по ту сторону границы, в Кении. Одна из этих гор — вулкан, и над вершиной поднимается тонкая струйка дыма. Все залито золотым и розовым светом. Мы приезжаем вечером, в то самое время, когда козлята начинают жалобно блеять, подзывая матерей.
Когда родительница найдена, козленок поджимает передние ноги, становится на колени и со всей дури тычется головой в материнский живот. Похоже, козам это не очень нравится. Одна из них вообще решает, что с нее хватит, и пытается спастись бегством. Кезума зовет меня на помощь, и нам приходится держать мамашу за рога, пока малыш не насытится.
Другая коза ведет себя, как невоспитанная собака: заходит в дома, все время норовит что-то стянуть и даже пытается выпить из чашки чай, который заварила для меня жена Кезумы. Он говорит, что она делает его из коры какого-то местного дерева, и цвету напитка грязно-бурый и довольно подозрительный, но на вкус чай напоминает шоколад и корицу. Есть в деревне и настоящая собака, дружелюбная животина, принадлежащая Кезуме. Вообще-то масаи, похоже, не особенно любят собак, и поэтому гладим ее только мы с хозяином, а остальные смотрят на нас, как на дурачков.