Но Дин спрашивал не о своих делах. Он поморщился. От шеи и нижних ребер присоски отлипали больно. На руке присоски остались, а трубочки были сняты.
– Мне можно встать?
– Тебе это надо? Может, полежи пока?
– Я не привык лежать днем, государь. Кто в Царском Городе занимается делами?
– Мой отец вернулся с Ходжера.
Комната крутанулась вокруг Дина, но он удержался и поставил ноги на пол. Выглядел он теперь интересно. Два сухих до белесости небольших надреза на груди – один под самым соском и вывернут уголком вверх, другой прямой и ниже. Под нижними ребрами тоже разрезано, и изнутри Дина торчит холодящая разум прозрачная веревочка с завязанным на хвостике узелком. Все надрезы скреплены скобками, то ли железными, то ли стеклянными, а под скобками круглые свинцовые пластинки с пупырышком посередине. От этого зрелища Дин покрылся гусиной кожей и едва не потерял сознание. Пришлось обратно лечь.
– Видишь, – сказал государь. – Совсем не страшно. И не болит ничего. Мне в свое время пришлось хуже. Через стражу будет ужин. Я приказал на двоих. – На мгновение приложил ладонь Дину ко лбу и ушел.
Дин посмотрел ему вслед. И понимайте этих «двоих» как хотите. Но хотя бы причесался и обулся на этот раз, и рубаха ночная из-под халата не торчит, тысячу лет его справедливому царствованию. «Господи, во что я влип, куда меня занесло...» - стучало в голове.
* * *
Одежду Дину положили на край кровати не его. Похоже, просто какую-то новую. А обуви не дали. Теперь и Дин гулял по государевым покоям в ночной рубахе, парчовом халате, нечесаный и босиком. Хорошо, что умыться нашел где. Ванная комната при белой спальне была самым роскошным местом не только из виденных Дином в Ман Мираре, но, пожалуй, и вообще в пределах цивилизованного мира. Там были теплые полы, загадочное освещение, загорающееся, когда человек входил, и гаснущее, когда выходил, мрамор, золотая мозаика, и тому подобные изыски. А Дин подумал было, что государь предпочитает жить скромно. Хотя, может, это роскошество осталось в наследство от кира Хагиннора Джела. Ман Мирар раньше принадлежал ему, и в императорскую резиденцию превратился всего пятнадцать лет назад, когда сын кира Хагиннора стал императором.
Дин, насколько это было возможно в его положении, привел себя в порядок, и вышел к ужину, чуть-чуть по дороге не сбив лбом дверной косяк. Тело было ватное, слушалось не во всем и не всегда. Скобки на груди ощущались, но почти не мешали. Гораздо хуже вела себя под одеждой завязанная узелком веревочка. Дин очень нервничал, когда она цеплялась к рубахе при любом движении.
Государь сидел на своем любимом месте ровно в центре комнаты, держал в руке какую-то бумажку и грыз кончик стила. На столике с кручеными звериными лапками Сафа расставил тарелки, заглянул в пыхающий на жаровне чайник и исчез. На этот раз государь избавил Дина от греха опять задать вопрос, и спросил первым:
– Ну, что?
Дин слегка пожал плечами и поправил халат, чтоб ненароком не увидеть на себе скобок. Он затруднялся с ответом. Государь скомкал бумажку и отправил ее в жаровню.
– Тебя домогался господин Фай Ли, – сказал государь.
– Он вызнал, что я здесь? – почти не выдавая вопросительной интонации, проговорил Дин.
– Ну, люди-то видели, что ты сюда зашел. И не видели, как вышел. Я его, в общем-то... послал.
– Куда? – Вот тут вопрос скрыть было невозможно. И задавать его не стоило. Но государь, кажется, не обращал внимания на тонкости придворного этикета, и Дин решил, что сегодня можно себе позволить спрашивать дальше.
– Куда, по-твоему, посылают людей, которых не хотят видеть?
– Кто как. Вы обычно посылаете в ссылку в округ Дэм. С условием, не приближаться ближе пятиста лиг к Столице.
– Скажи лучше, господин шутник, что ты ему наобещал?
– Не знаю. Ничего, – Дин вспомнил про вопрос, который государь ему задал прежде, чем Дину заснуть, и потер кончик носа.
– Мне нужно будет, чтоб ты с ним поговорил потом, – сказал государь. – Я не желаю с ним встречаться, и у меня на это есть причины. А на тебя он рассчитывает, как на последнюю опору и надежду. И хватит задавать мне вопросы. Я сам скажу все, что нужно. Садись, поешь. На меня не смотри, я не голоден. И, вот еще что…
Заметно было, что к вечеру у государя опять переменилось настроение. Он перестал договаривать фразы. По придворным приметам – не очень хороший знак. Дин сел ужинать. Через некоторое время государь продолжил:
– Я обещал рассказать, что в тебе требовало исправления.
Аппетита у Дина и так не было. Не хватало еще добить его жалкие остатки. Он сказал: