Лишь много времени спустя я узнал, как беззаветно трудились для меня братья Кроггон. Вместе с рабочими они лично отбирали материал, вытаскивая мокрые кожи из дубильных ям. Каждая штука тщательно проверялась на возможные пороки: царапины от колючей проволоки, дырочки от подкожных оводов, порезы от небрежной обработки ножом. Надо думать, на это ушел не один день изнурительного труда — все без моего ведома. В итоге Кроггоны поставили мне пятьдесят семь "дубовых" кож наивысшего качества. Шорник, которому я показал эту кипу, тихо присвистнул в знак одобрения.
— В жизни не видел подобного товара, — сказал он. — Слыхал я, что бывает такая кожа, но никогда не думал увидеть столько сразу. В нашей мастерской это великая редкость.
— Это потому, что они предназначены для кожаной лодки, — поддразнил я его.
С завода Кроггонов кожи были доставлены для смазки к Гарольду Биркину. Лабораторные опыты показали, что лучше всего для этой кожи подходит животный воск. Один мой друг, связанный с шерстяным производством, дал мне телефон фабрики в Йоркшире, которая могла оказать содействие. Я позвонил в дирекцию.
— Скажите, вы не могли бы поставить мне шерстяного воска?
— Конечно, можем. А сколько вам надо?
— Мне надо примерно три четверти тонны. Мой собеседник даже онемел от удивления.
У сочетания животного воска с кожей один серьезный изъян: жуткий запах. Моя жена уверяла, что от самих кож разит неисправной канализацией, а тут еще к этому аромату добавился запах прогорклого жира. Даже рабочие завода Гарольда Биркина — а кожевенные заводы известны своим зловонием — жаловались на смрад, уверяя, что слышат его чуть ли не за километр от заводских ворот.
Под строгим наблюдением Гарольда каждую бычью кожу складывали вдоль линии хребта и погружали в котел с горячим животным воском. Вынув первую кожу и дав воску стечь, ее расстелили на земле, полили расплавленным воском и накрыли сверху второй. Когда все пятьдесят семь кож прошли такую обработку, получился огромный липкий многослойный бутерброд, медленно пропитывающийся спасительной смазкой.
Итак, приготовления развернулись полным ходом. Однако мне все еще недоставало чрезвычайно нужного эксперта — человека, который мог бы разработать надлежащий проект моей средневековой карры, включая комплект рабочих чертежей. В одном лице должен был сочетаться историк с квалифицированным инженером кораблестроителем, и я провел полдня в библиотеке Королевского географического общества, сочиняя письма во все известные мне морские музеи с просьбой порекомендовать такого специалиста. Ответы были учтивыми, но отрицательными. Правда, в одном музее мне посоветовали обратиться к секретарю Королевского общества навигации, лично знающему большинство специалистов в интересующей меня области. Я отыскал адрес института — он помещался в том же здании, что Королевское географическое общество. Сочиняя свои запросы, я сидел этажом ниже человека, который мог мне помочь Я поднялся к нему, и он не задумываясь назвал Колина Мьюди.
Это имя показалось мне знакомым, и, поразмыслив, я вспомнил: в пятидесятых годах Колин Мьюди вместе с Патриком Элэмом пересек Атлантику на крохотной яхте "Сопранино". Он же сконструировал для перелета по тому же маршруту необычный воздушный шар, гондола которого послужила воздухоплавателям лодкой после того, как они, побив рекорд продолжительности полета, были вынуждены приводниться из-за шторма. Колин Мьюди прославился необычными изобретениями. Для него не было неразрешимых задач. Полярники шли к нему со своими санями, чтобы он приспособил их для движения по воде он конструировал гоночные суда, змейковые аэростаты для радиоантенн, создал даже яхту, которая могла ходить под водой с торчащей наружу мачтой. Вместе с тем ему же было поручено разработать конструкцию учебного парусника для мореходного училища, он сконструировал выпускаемые тысячами серийные лодки и был избран на почетную должность председателя Группы малых судов при Королевском обществе инженеров кораблестроителей.
Человек, открывший мне дверь в доме Колина Мьюди, совсем не отвечал моим представлениям. Я ожидал увидеть грубоватого морского волка с окладистой бородой, а меня приветствовал тщедушный живой коротыш с гривой длинных волос и проницательными серо голубыми глазами. Моргая, будто стерегущая добычу голодная сова, он пригласил меня в свой кабинет.
За два часа, что длилась наша беседа, я вполне понял, почему Колин Мьюди пользуется таким уважением. Сидя у рабочего стола и внимательно слушая мой рассказ, он рассеянно рисовал что-то в блокноте. Я присмотрелся: на бумаге возникали кораблики, неясные фигурки, части весел и мачт, волны, деревянные конструкции. Искусный рисовальщик, Колин Мьюди мыслил образами. Когда я кончил рассказывать, он поднял взгляд на меня и сказал: