Рис. 1. Путешествие Хирна в 1770–1772 гг.
Когда индейцы хотят построить такой загон, то вначале они отыскивают путь кочевки оленей, выбирая те участки, где он проходит через озеро или другое открытое место. Затем приступают к сооружению кругового загона, строя крепкую загородку из ветвистых деревьев. Сам я видел загон длиной в милю, но мне рассказывали, что строят и более длинные. Дверь загона не шире обычных ворот, а внутреннее пространство все перегорожено изгородями наподобие лабиринта. У каждого выхода из отсека загона насторожена петля из сыромятных ремешков, привязанная к дереву или, если местность не очень лесистая, к бревну, с которым оленю далеко не уйти.
Когда загон готов, по обеим сторонам двери втыкают в снег кустики. Линии загона уходят далеко на открытое место, где не растет ни веточки, из-за чего воткнутые кустики становятся особенно заметными. Кустики размещают на расстоянии пятнадцати — двадцати футов друг от друга, и в результате они образуют две стороны острого угла, расходящиеся все шире и шире по мере удаления от входа в загон. Иногда стороны угла тянутся на две, а то и три мили.
Индейцы ставят свои палатки на возвышенном месте, чтобы загодя увидеть приближение оленей, и тогда женщины и дети направляют стадо к загону. Завидев преследователей и принимая ряды воткнутых в снег кустиков за людей, несчастные пугливые животные бегут прямо в загон. Подоспевшие индейцы закрывают им выход заранее заготовленными колючими деревцами. И пока женщины и дети ходят вокруг загона, чтобы олени оттуда не выскочили, попавших в силки животных мужчины забивают копьями, остальных убивают из лука.
Описанный способ охоты столь удачен, что множество семейств северных индейцев применяют его на протяжении всей зимы. С наступлением весны олени, а вслед за ними и индейцы уходят в тундру, где и кочуют до следующей зимы.
Такой немноготрудный способ поддержания существования на диво хорошо подходит пожилым и больным людям, но у молодежи легко поощряет леность. Ведь тот, кто привык добывать пропитание почти у себя под боком, вряд ли займется добычей пушнины на продажу. Те же индейцы, которым живется не так легко, обычно приносят немало мехов для обмена на порох, пули и другие товары белых. Именно эти индейцы ценнее всех прочих для Компании Гудзонова залива — ведь они поставляют пушнину, дающую львиную долю прибылей от всей торговли на реке Черчилл.
По моему мнению, нет более сильного доказательства того, что человек рожден не для наслаждения счастьем, чем судьба несчастных обитателей этих мест — северных индейцев, которых теперь почти не осталось. Престарелые и больные, да еще те, кто настолько ленив и непритязателен, что продолжает жить загонной охотой на оленей, не в счет. (И все по той причине, что, занимаясь охотой лишь для пропитания, они никаких мехов добыть не смогут, а следовательно, не смогут и ничего приобрести из товаров, имеющихся у белых.)
Что же все-таки трудолюбивые индейцы-трапперы получают за свои старания? У этих людей не так уж много насущных нужд, и их легко удовлетворить. Топорик, колун для льда, пила и нож — вот и все, что нужно, чтобы обеспечить им сносное существование.
Действительно, те старательные индейцы, что приносят на факторию пушнину, гордятся оказываемым им нами уважением. Однако ради такой почести они нередко рискуют умереть голодной смертью по дороге на факторию или обратно. Кроме того, добытого за целый год поисков и тяжкого труда едва хватает, чтобы влачить жалкое существование на грани голода, в то время как те индейцы, кого мы называем ленивыми, живут в довольстве, не рискуя и не тревожась, и поэтому должны быть более счастливыми, да и более независимыми. К тому же, не обременяя себя заботами о добывании мехов, они могут раздобыть потребные им товары путем обмена на съестные припасы и выделанные шкуры у своих более «трудолюбивых» соседей.
Несомненно, долг каждого служащего Компании — поощрять усердие аборигенов и всеми доступными способами склонять их к добыче пушнины, и я от чистого сердца могу утверждать, что неотступно следовал этому долгу, прилагая все свои старания. В то же время нужно признать, что бедным индейцам это никоим образом не на пользу, ибо всем известно, что те из них, кто менее всего связан с факториями, гораздо счастливее прочих.
Глава шестая
На Щучьем озере мы пробыли всего один день и 4 марта начали переправляться через него, причем надо было преодолеть не больше двадцати семи миль. Однако у индейцев на разные затеи и забавы ушло столько времени, что противоположного берега мы достигли только 7 марта.
Девятого нам повстречались новые большие стада оленей, и это, разумеется, способствовало гладкому ходу событий. Девятнадцатого мы увидели следы нескольких человек и вечером подошли к пяти типи северных индейцев, промышлявших тут большую часть зимы ловлей оленей силками возле загонов. В прошлом это место, похоже, индейцы нередко занимали под стоянки, о чем свидетельствовал почти сплошь вырубленный на дрова и другие нужды лес.
Из-за непогоды мы задержались на несколько дней. По моим оценкам, мы находились примерно в пятистах милях к западу от Форта Принца Уэльского, хотя прошли, должно быть, гораздо больше. Здесь я вдобавок воспользовался возможностью послать письмо в Форт с индейцами, собравшимися отправиться туда по весне.
Двадцать третьего двинулись дальше и за следующие несколько дней видели множество северных индейцев, занятых загонной охотой. Часть из них присоединились к нам и двигались вместе с нами на запад до небольшого озера под названием Тлевиаза (Холм Маленькой Рыбки). Найдя там тучные стада оленей, индейцы решили насушить и натолочь мяса, потому что уже подходил срок оленям подниматься на север, в Бесплодные земли, и тогда неизвестно, скоро ли мы с ними повстречаемся.
Теперь в нашем отряде уже насчитывалось не меньше семидесяти человек. Все мы были заняты во время нашей десятидневной стоянки у Тлевиазы заготовкой мяса и небольших связок тонких березовых стволов толщиной в дюйм с четвертью и длиной семь-восемь футов. Стволы послужат шестами для типи летом в тундре, а с наступлением зимы будут переделаны в рамки для снегоступов. Собирали и материал для постройки каноэ — бересту и толстые ветки для каркасов, потому что за Тлевиазой хороших березовых рощ уже нет. Все деревянные заготовки подрезались до удобных для переноски размеров, так как было решено начать строить каноэ, только когда мы поднимемся на север до озера Клоуи, где уже начинается тундра.
Восемнадцатого апреля мы двинулись на север, но прошли не более десяти миль, как наткнулись на типи чужих северных индейцев, у которых Матонаби купил еще одну жену — теперь у него их стало семь, не больше и не меньше, и почти каждая была под стать хорошему гренадеру.
Матонаби заметно гордился высоким ростом и силой своих жен и частенько говаривал, что редкая женщина способна тянуть более тяжелую поклажу. И хотя они были мужеподобны, он предпочитал их товаркам более хрупкого телосложения. Если подумать, то в этой стране, где главной причиной брачного союза выступает необходимость обрести помощника в крайне тяжелом труде и где нежная привязанность друг к другу считается не столь важной, такой выбор спутницы жизни, вероятно, справедлив.
Но если все без исключения мужчины были бы того же мнения, то что сталось бы с большинством местных женщин, чей рост обычно совсем невелик, а кость тонка? Если же говорить о них в целом, то, пожалуй, здешние индианки так же лишены истинной красоты, как и женщины всех остальных виденных мной индейских племен, хотя в совсем юном возрасте некоторые из них обладают приятной наружностью. Однако заботы о семье старят очень сильно, и даже самые красивые к тридцати годам выглядят морщинистыми старухами, а вид более заурядных в этом возрасте может отбить всякие мысли о любви и ухаживаниях. Как бы то ни было, это не умаляет их достоинств в глазах их мужей — счастливое обстоятельство для этих женщин и неопровержимое доказательство, что общего понятия о красоте в мире не существует.