Но здесь, хотя мне и придется отступить на время от записей, относящихся к моему путешествию, я должен перенестись в будущее и вставить одно трагическое дополнение к рассказу о конечных результатах установления мира между северными и южными индейцами.
Через несколько лет после завершения моего похода кто-то из северных индейцев, навещая своих друзей на юге, заразился от них оспой. А еще через два года от этой болезни вымерло девять десятых всех северных индейцев, включая тех, кто вел торговлю с факторией на реке Черчилл. Те же, кто выжили, последовали примеру атапасков и занялись торговлей с канадцами[17], к тому времени закрепившимися в южных областях.
Так получилось, что уже в ближайшие несколько лет выявилась моя близорукость, ибо и Компании было бы больше выгоды, и страна северных индейцев не опустела бы, если бы эти племена по-прежнему воевали с южными индейцами. К тому же сейчас невозможно оценить вероятный прирост доходов от торговли и постоянных сношений с племенами Медных индейцев и догриб. Как бы то ни было, они, отрезанные от фактории обезлюдевшими территориями северных индейцев, вскоре опять вернулись в изначальное состояние, — между двумя племенами из-за оставшихся у них железных предметов вспыхнула война. В результате оказалось уничтоженным практически все племя Медных индейцев.
До моих походов и короткое время после них еще предпринимались кое-какие попытки убедить индейцев этих двух отдаленных племен посетить основанный Компанией Форт на реке Черчилл. Им отправляли множество подарков, чтобы вызвать желание наведаться на факторию, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. Несколько Медных индейцев побывали там в качестве слуг северных индейцев и были отправлены обратно, одаренные щедрыми подарками для своих соплеменников, но все эти подарки оседали у северных индейцев, обиравших своих слуг дочиста, как только они покидали крепостную ограду.
Вне всякого сомнения, дело тут было в дальновидном решении индейцев-посредников предотвратить, насколько это в их силах, установление прямого торгового сношения, которое сильно поколебало бы их влияние и пагубно отразилось бы на выгоде. Вдобавок ко всему против налаживания постоянной торговли с факторией действовали стойкие суеверия, поэтому очень мало кто осмеливался пускаться в столь дальний путь из-за опасения, что резкая перемена питания и воздуха в высшей степени неблагоприятно скажется на их здоровье — ведь из каждых троих, ушедших на факторию, обратно добирался едва один. И если причина, которую приводили для объяснения этого, явно относилась к сфере предрассудков, то гибель Медных индейцев в пути была весьма прискорбным фактом, и настоящая причина крылась в предательстве и бессердечии северных индейцев.
Незадолго до начала моего первого похода вождь Килшайс взял под свое покровительство двенадцать отправлявшихся в крепость с большими тюками мехов Медных индейцев. Они еще не дошли до крепостной стены, когда Килшайс и его подручные выманили у них всю пушнину в качестве платы за еду и охрану и к тому же заставили нести дальше тюки с мехами, теперь уже перешедшими к северным индейцам.
Прибыв в Форт, Килшайс поставил в заслугу исключительно себе доставку на факторию богато нагруженных мехами путников и всячески заверял коменданта, что теперь благодаря стараниям и усердию его, Килшайса, можно ожидать значительного увеличения поступления пушнины. На этом основании одного из Медных индейцев стали именовать вождем и одаривали приличествующими его титулу знаками внимания все время, пока он был в крепости, а также при прощании, когда вместе со спутниками, навьюченными подарками, он уходил в обратный путь.
Комендант вел себя, как ему и подобало, гостеприимно и с достоинством, но, хотя действовал он из самых благих побуждений, его поступки привели к противному. Килшайс со своими подручными не удовлетворились дележом вырученного за чужую пушнину добра и вознамерились отобрать еще и то, что подарил этим несчастным комендант.
Так как у них не хватило духу сразу убить Медных индейцев, они задумали гнусный план — высадить их на голом острове. Отняв все, что было у несчастных, Килшайс бросил их обоих погибать от голода. Когда я возвращался в Форт, то видел на острове их кости, но комендант еще несколько лет ничего не знал о случившемся, так как его боялись настроить против «капитана» Килшайса.
Похожая история чуть было не приключилась еще с одним Медным индейцем, присоединившимся ко мне в тот раз. Переправляясь через реку Сил, мы взяли только узел юноши, а его самого бросили на противоположном берегу. Один лишь Матонаби решил все-таки его перевезти. Дул такой сильный ветер, что Матонаби разделся донага, чтобы, если каноэ перевернется, одежда не потянула его ко дну, но все обошлось благополучно, и скоро они вместе со спасенным были уже вместе с нами, к явному неудовольствию тех, кто обязался заботиться о юноше.
На обратном пути от фактории он попросил о покровительстве уже самого Матонаби, и в конце концов Матонаби доставил его к отцу в полном здравии и с целехоньким товаром.
Глава одиннадцатая
Теперь мы шли на юго-восток, шли очень быстро, чтобы как можно скорее соединиться с теми членами нашего отряда, что остались ждать нашего возвращения, и через шесть дней пути, покрыв в один из дней сорок две мили, прибыли на Конгекатавачагу.
К большому нашему разочарованию, женщины снялись с места и ушли, так что в условленном месте не оказалось никого, кроме одного старика с семьей. Он пришел к месту переправы в наше отсутствие и поджидал Матонаби, чтобы передать ему меха. Это оказался тесть нашего вождя, который захватил с собой еще одну дочь, предложив и ее в жены зятю, однако тот отклонил предложение.
Стоянка оказалась очень короткой, потому что, заметив дым к югу от нас, мы незамедлительно переправились через реку и направились к тому месту. Оказалось, что это горел мох, подожженный нашими женщинами. Хотя наступил уже вечер, мы двинулись по их следу. Отойдя совсем немного, вдали заметили еще один дым, после чего тут же изменили направление и пошли туда. Хотя мы шли вдвое быстрее, все же добрались до места только к одиннадцати часам ночи. Однако и здесь нас ждало разочарование: женщины, как выяснилось, проведя там прошлую ночь, ушли.
Индейцы, зная, что их от жен отделяет расстояние не больше дневного перехода, решили не останавливаться на отдых до тех пор, пока не догонят своих женщин. Поэтому мы пошли дальше и в 2 часа ночи 25 июля на берегу озера Когид увидели палатки нескольких женщин.
С тех пор как мы покинули Коппермайн и двинулись в обратный путь, мы шли так быстро и так мало отдыхали, что мои ноги сильно распухли, а лодыжки совсем онемели. Я почти не чувствовал ступней и поэтому часто спотыкался: ноги превратились в сплошную болячку. Ногти на пальцах поломались, некоторые нагноились и отслоились. Вдобавок ко всем несчастьям я совершенно стер кожу тыльной части ступней и между пальцами. Песок и мелкие камешки, попадавшие в обувь, так разбередили раны, что весь день, пока мы шли к палаткам женщин, я оставлял после каждого шага кровавые следы. Еще несколько индейцев жаловались на стертые ноги, но ни у кого они не были разбиты до такой степени, как у меня.
Я с тревогой думал о возможных последствиях моего положения. Тело мое не испытывало усталости, но непереносимая боль в ногах при каждом шаге так угнетающе действовала на мой дух, что, если бы индейцы шли с такой немилосердной скоростью еще два-три дня, я бы неминуемо отстал: на моих ногах запеклась корка из крови, смешанной с грязью и щебнем, въедавшимися в раны.
Едва мы добрались до палатки, как я тут же обмыл ступни теплой водой и очистил их от грязи, протер опухшие места винным спиртом и смазал раны успокаивающей мазью Тёрнера. На следующий день мы не тронулись с места, и опухоль спала, воспаление немного уменьшилось.
17
Канадцами в описываемые времена назывались исключительно франкоканадцы, сложившиеся ко времени их завоевания англичанами (бывшая Новая Франция перешла во владение Великобритании в 1763 г.) в особый народ численностью 70 тыс. человек, компактно проживавший в долине реки Св. Лаврентия и отличавший себя от европейских французов. Франко-канадские «вояжеры» (voyageurs) и «лесные бродяги» (coureurs de bois), усвоившие многие особенности материальной культуры индейцев и нередко смешивавшиеся с ними (от смешанных браков произошло многочисленное метисное франко-индейское население канадского Северо-Запада), проникали далеко на север. Находясь на службе у монреальской Северо-Западной компании, многие из них вступали в конкуренцию с мехоторговцами английской Компании Гудзонова залива. Эта конкуренция и обусловила появление традиционного у англосаксов непривлекательного стереотипа франко-канадского мехоторговца, встречающегося в англоязычной литературе о канадском Севере от Фенимора Купера до Джека Лондона.