Черты лица у них своеобразны и отличаются от присущих всем окружающим их местным племенам: лоб низкий, глаза небольшие, скулы широкие, нос прямой, а подбородок почти у всех широкий и длинный. Кожа мягкая, гладкая и блестящая, и если переодеть этих индейцев в чистую одежду, то неприятного запаха от них будет исходить не больше, чем от любого другого представителя рода человеческого.
Все северные индейцы — будь то племя Медных индейцев или догрибы — делают на каждой щеке по три или четыре параллельных черных насечки, нанесенных с помощью иглы или шила и втертого в рану сразу после операции измельченного древесного угля.
Большинство из них по характеру необщительны и скупы, вечно жалуются на бедность, даже друг другу. Когда действительно пребывающие в крайней нужде индейцы добираются до фактории Компании, их всегда бесплатно оделяют каким-то количеством провизии, одежды, лекарств или других вещей, в которых те испытывают необходимость, а взамен они, неблагодарные, учат своих соплеменников, как нужно себя вести, чтобы заполучить такие же подарки. Не знаю ни одного другого народа, столь поднаторевшего в искусстве самообладания, в этом отношении женщины превосходят мужчин, и я могу достоверно сообщить, что видел некоторых северных индианок, у кого одну щеку омывали слезы, а другую кривила многозначительная усмешка.
Своим поведением они все же отличаются от всего остального рода человеческого, и то суровое обращение чужеземцев, с которым они встречаются, воспринимается ими как должное, в особенности простыми охотниками.
Хотя местность, по которой мы теперь кочевали, была совершенно голой и лишенной растительности, за исключением карликового кустарника и мха, оленей тут было такое множество, что индейцы не только добывали их в достаточном количестве, чтобы обеспечить мясом несколько сот человек, но нередко забивали и только ради шкур, костного мозга и прочего, а туши оставляли на потребу волкам и лисицам или просто гнить.
Мы двигались на запад до самой реки Дубонт, переправившись через которую убедились, что и она, и большое озеро, откуда она вытекала, — пресные, а следовательно, северное морское побережье было еще далеко.
Здесь мы прибегли к помощи нашего маленького каноэ. Такой способ переправы через реку, хотя и утомителен из-за бесконечного снования туда-сюда, — самый скорый из тех, что эти бедняги могут придумать. Порой им приходится по две сотни миль нести каноэ на плечах, не спуская на воду, и, если бы лодочки не были такими крошечными, мужчина в одиночку не мог бы нести их.
Погода оставалась ясной, дневные переходы были невелики, а оленей попадалось все так же много, поэтому дела шли хорошо вплоть до 8 августа.
В тот день я собирался сам немного поохотиться на оленей и, зная, что у одного из моих северных индейцев поклажа легче, дал ему немного понести квадрант со штативом, который он взял без видимой неохоты. Облегчив таким образом свою ношу, я выступил в сопровождении охранников-южан и миль через восемь заметил с вершины высокого холма большое стадо оленей, пасущихся в соседней долине. Мы сложили наземь свои вьюки и продолжили охоту; вернувшись, однако, вечером на холм, я нашел там лишь часть северных индейцев, того же, что нес квадрант и почти весь наш порох, среди них не было.
Настал уже поздний вечер, и отправляться на поиски, пока не рассвело, мы не могли. Индейцы-южане и я очень беспокоились, опасаясь потерять порох, который должен был бы кормить и одевать нас на все время оставшегося пути. Неприветливость северных индейцев, сопровождавших нашу группу, давала мало надежды на их помощь теперь, когда мне стало нечем вознаградить их за труды. Ведь за все время ни один из них бескорыстно не дал мне ни крошки, не попросив взамен что-либо, порой трижды превосходящее по цене.
Эти люди при каждой встрече ждали только все новых и новых подношений, будто бы я и вправду захватил с собой весь склад Компании на потребу им. Когда же они обнаружили, что у меня почти ничего не осталось, то объявили меня «нищим слугой, совсем не похожим на коменданта», который, по их словам, всегда наделял их чем-нибудь полезным. Удивляло их поразительное непонимание моих задач, словно они действительно думали, что я предпринял столь утомительное путешествие единственно ради того, чтобы снабдить их всем, чего им не хватало.
Непостижимое поведение индейцев побуждало меня много и серьезно размышлять над своей судьбой; было ясно, что большой помощи, в случае если я вдруг окажусь от них в зависимости, ожидать нельзя. Улегшись после потери квадранта и пороха на свое ложе, я долго не мог заснуть, сон бежал от меня, хотя я не меньше ста раз повторил про себя отдельные прекрасные строки доктора Янга[13].
Проведя ночь в грустных раздумьях, я поднялся с зарей и вместе с двумя индейцами-южанами отправился на поиски беглеца. Прошло много часов, а результатов не было: в том направлении, куда он, как подозревали, мог податься, не обнаружили ни единого следа.
День уже подходил к концу, когда я наконец предложил вернуться на место, где я отдал квадрант, в надежде отыскать на мху какой-нибудь след, указывающий направление, в каком ушел беглец. Добравшись туда, мы сразу поняли, что он ушел в сторону небольшой речки, а там, на берегу, к нашей великой радости, нашли на камне квадрант и мешок с порохом, хотя вокруг не было ни души.
При ближайшем рассмотрении мы обнаружили, что части пороха все же недоставало. Даже несмотря на такую значительную потерю, мы подошли к месту, где оставили своего проводника, приободрившимися. Однако там ни его, ни остальных индейцев уже не было. Они, правда, позаботились о том, чтобы оставить знаки, указывающие на направление их движения, и чуть позднее десяти вечера мы их нагнали. После обильного ужина, заменившего нам в тот день и обед, мы улеглись отдыхать, и это мне по крайней мере удалось сделать гораздо лучше, чем в предыдущую ночь.
Хотя если бы я знал, что судьба готовит мне назавтра, то, наверное, не спал бы так крепко. Двенадцатого августа, когда я установил квадрант на штативе и принялся за обед, к моему великому горю, неожиданный порыв ветра повалил штатив. Почва была каменистой, уровень, нониус и визир разбились, и инструмент стал бесполезным.
Вдобавок к этому непоправимому несчастью, совершенно отнявшему у меня возможность определить широту местности, мне пришлось принять нелегкое решение снова вернуться в крепость, хотя я находился уже почти в пятистах милях к западо-северо-западу от реки Черчилл и полагал, что намного приблизился к искомой цели.
Глава четвертая
На следующий день после того, как я разбил квадрант, с северо-запада к нам приблизилась группа индейцев, и несколько пришельцев забрали у меня и моих спутников все сколько-нибудь ценные вещи, среди которых было и мое ружье. Не будучи в состоянии возвратить украденное, мы могли только считать, что нам еще повезло.
Трудно описать холодную неторопливость тех негодяев. Целая банда вошла в мою палатку (к тому времени мы умудрились соорудить себе укрытие из нескольких палок с наброшенным на них одеялом), и вожак сел по левую руку от меня. Сначала они попросили одолжить им мой «скипертоган» (мешочек с кремнем и кресалом, трубкой, табаком и трутом), а выкурив две или три трубки, попросили дать еще кое-какие вещи, которых у меня не было. Тогда один из них взялся за мой заплечный мешок и в мгновение ока с помощью пятерых сообщников разложил все сокровища на полу. Каждый брал понравившиеся ему вещи, и вскоре остался только пустой мешок. Снизойдя к моей горячей просьбе, они вернули мне нож, шило и иглу, хотя и дали понять, что это следует рассматривать как великую милость с их стороны.
13