Но никто не отреагировал, и та же самая озадаченность оставалась на всех лицах. В конце концов кто-то заметил ироничным тоном:
— Предполагается, видимо, отсюда заключить, что мы имеем дело с разумностью, вышедшей из пыли космической. Для меня это чересчур.
Гросвенор молчал. Догадка, которую он от них ожидал, лежала глубже, хотя различие и было тонким. Он чувствовал, как его охватывает разочарование… Он стал готовиться к тому, что должно последовать.
Кент бросил:
— Итак, мистер Гросвенор, объясните уж нам, и мы поймем, что нужно об этом думать.
Гросвенор начал скрепя сердце:
— Джентльмены, я чрезвычайно расстроен тем, что вы до сих пор не видите, куда я клоню. Предвижу, что у нас возникнут затруднения. Войдите в мое положение. Я вам изложил все данные, которыми мы располагаем, и описал эксперименты, позволившие мне идентифицировать нашего противника. Теперь уже очевидно, что мои заключения поднимут волну возражений. А для человечества, равно как и для любой разумной расы, обитающей во вселенной, наступит катастрофа, если не предпринять разработанных мною мер. Я не могу ставить на голосование свой план, поскольку в этом случае решение будет зависеть уже не от меня. Решение примет большинство, и против него у меня не будет никаких законных средств.
Он помолчал, чтобы дать всем время осознать свои слова. Несколько человек обменялись растерянными взглядами. Кент сказал:
— Да-да. Я уже натыкался на стену нарциссового комплекса нашего героя.
Это было первое враждебное замечание, которое он позволил себе с начала собрания. Гросвенор коротко глянул на него, потом отвернулся и продолжил:
— Моим тяжким долгом является сообщить вам, что, ввиду обстоятельств, проблема из разряда научных переходит в политические. Я вынужден настаивать на том, чтобы мой план был безоговорочно принят. Надо убедить всех, что мистер Кент и руководители отделов считают необходимым, чтобы Бигль провел в космосе еще пять земных лет; впрочем, действовать следует так, словно речь идет о звездных годах. Я сейчас вам все объясню, но нужно, чтобы каждый руководитель понял, что он должен использовать весь свой авторитет и репутацию. Опасность, на мой взгляд, настолько велика, что любые споры, сколь бы незначительны они ни были, явятся лишь серьезной потерей времени.
В нескольких словах он описал то, что было этой опасностью. Затем, не дожидаясь их реакции, изложил способ, которым предполагал ее устранить.
— Необходимо найти планеты, содержащие запасы железа, и запустить все производственные мощности корабля для изготовления радиоактивных ракет. Предвижу, что понадобится около года, чтобы пройтись по этой галактике, рассылая наши ракеты в большом количестве и во всех направлениях. После того как данный сектор пространства сделается практически непригодным для противника, мы уйдем и предоставим ему возможность последовать за нами в надежде найти более обильные источники питания, чем те, которыми он пользуется здесь. Нам придется потратить большую часть времени на то, чтобы убедиться, что мы не приведем его в нашу галактику.
Он взял паузу, потом продолжил спокойно:
— Вот что я имел вам сказать, джентльмены. Я вижу по вашим лицам, что реакция на мои слова будет различной и что мы впадем в одну из тех ужасных полемик, к которым так привыкли.
Он замолчал. Последовала тишина, затем кто-то произнес:
— Пять лет!
Это прозвучало почти как вздох. Но сигнал был дан, и люди задвигались на своих местах.
Гросвенор живо откликнулся:
— Земных лет.
Надо было обязательно подчеркнуть этот пункт. Он осознанно выбрал исчисление, чтобы при переводе в звездные годы названный период выглядел короче. Дело в том, что звездное время со своим часом в сто минут, сутками в двадцать часов и годом в триста шестьдесят дней вводилось на кораблях с психологическими целями. Приспособившись к более долгим дням, люди постепенно забывали, что их длительность намного больше, чем они привыкли думать.
Поэтому, подсчитав, что получается только три звездных года, люди должны были испытать некоторое облегчение.
— Кто-нибудь еще желает высказаться? — спросил Кент.
Фон Гроссен произнес недовольным тоном:
— К сожалению, не могу назвать себя согласным с мистером Гросвенором. Предыдущие его подвиги внушили мне глубокое к нему уважение. Но он требует поверить ему на слово вместо того, чтобы представить нам действенные доказательства. Я не хочу думать, что нексиализм наука настолько всеобъемлющая, что только владеющие ею способны понять сложные явления.