– Нет, – решительно заявлял Хорхе. – Зрителям не нужны никакие новшества. К нам идут люди, которые знают, чего хотят.
– Наверняка им уже надоело смотреть, как женщине-полицейскому грубо вставляют сзади, – возражала Марина, женщина-полицейский, которой грубо вставляют сзади.
– Зрителям никогда не надоедает смотреть, как женщине-полицейскому грубо вставляют сзади. Этот номер идет уже десять лет. И за все это время в зале не было ни единого пустого места.
– Но должен же быть хоть какой-то прогресс.
– А зачем?
Хорхе был прав. Прогресс в данном случае был не нужен. В основном к нам ходили туристы, а из местных никто не смотрел наше шоу больше одного раза. Хотя были, конечно, и исключения. Периодически к нам заглядывал обозреватель из, так сказать, отраслевого журнала (да, сегодня буквально у каждого ремесла есть свой журнал). Телепродюсеры забредали достаточно часто в поисках «новых талантов»; но как только Хорхе их вычислял, он сразу же выдворял их из клуба. Аккуратненький старичок в галстуке-бабочке, доктор Альфонсо, дерматолог на пенсии, приходил два-три раза в неделю. Он был истинным почитателем данного вида искусства, но именно в традиционной и устоявшейся форме, без новомодных изысков. Он писал очень славные, трогательные записочки: красивым почерком, по-английски. «Такой замечательной горничной я не видел с того представления в Амстердаме, тридцать лет назад» или «Мне показалось, вы были немного подавлены во время вашей потрясающей сцены с медсестрой. Надеюсь, у вас все хорошо. Для меня это был незабываемый вечер: смотреть на вас сзади – истинное наслаждение. Ваш верный поклонник».
Исполнители не задерживались в шоу надолго, потому что, хотя нам платили большие деньги и условия работы были очень даже приличные, когда ты привыкаешь делать «это» на сцене, тебе быстро становится скучно, причем с каждым разом все скучнее и скучнее. Тем более что это не та работа, где есть какие-то перспективы карьерного роста; то есть какие-то перспективы есть – например, можно со временем перейти в шоу классом повыше, – но там будет все то же самое. И конечно же, это не та работа, которой можно заниматься всю жизнь.
Когда я работала в клубе, там были еще Кристиана (из Люксембурга; рост шесть футов и дюйм, могла бы легко подрабатывать вышибалой), Надя (из России; двадцать два года, но выглядела на двенадцать), Северин (француженка с роскошным бюстом, как у цветущей кормящей матери – причем кормящей как минимум двух младенцев), Эрика (шведка с бюстом, как кредитная карточка), Лу и Сью (лесбиянки из Далласа, вечно под кайфом), Марина (швейцарка), и среди этого иностранного легиона «горячих штучек» – три символические испанки, Лурдес и две Патрисии (которые были похожи как две капли воды, но всегда обижались, если их принимали за сестер или путали друг с другом, и которые никогда не работали в одном и том же спектакле, потому что были похожи как две капли воды. Одну называли Скорбящей Патрисией, другую – Крайне Скорбящей Патрисией; Скорбящая Патрисия могла убиваться в течение часа по поводу скудного выбора насадок для фена; Крайне Скорбящая Патрисия убивалась по этому поводу полтора часа; но мы все равно их не различали – потому что никто не выдерживал патрисианской скорби больше пяти минут).
И, конечно, была еще и примадонна… Хейди (бельгийка аргентинского происхождения, блондинка с роскошными формами, просто помешанная на сексе). Самые говорливые мужики умолкали в ее присутствии и только нечленораздельно мычали и слабо кивали. Хейди была воплощением сексуальных мечтаний любого мужчины. Ей даже не нужно было ничего делать – просто быть собой. На сцене, где сплошные голые девушки, она единственная смотрелась по-настоящему голой. Хейди всегда выступала последней, когда зрителям уже приедалось зрелище истово совокупляющихся тел. Даже за кулисами было слышно, как пыхтят в зале разгоряченные мужики. Я думаю, ее главный секрет был в бровях, хотя как-то раз я прошла мимо нее в гримерке, и меня обдало жаром, как будто я прошла мимо раскаленной печи. Даже парни, которые выступали в шоу – настоящее международное сообщество из американцев, венгров, итальянцев, поляков и англичан – и у которых по идее должно было развиться стойкое отвращение к сексапильным блондинкам с роскошными формами, и те увивались вокруг Хейди.
Силовые забеги
Когда мне предложили поработать в «живом» секс-шоу, я рассмеялась и категорически отказалась. Или сперва категорически отказалась, а потом рассмеялась, когда моя подруга Амбер (которая прошлым летом работала в таком шоу вместе со своим бойфрендом) предложила смотаться на лето в Барселону и поработать в одном очень даже приличном клубе. Вообще-то им предпочтительнее нанимать пары, но Амбер сказала, что они подберут мне партнера. Мне стало как-то противно при мысли, что меня будут показывать людям со сцены, как какой-нибудь кухонный комбайн.
Но потом я задумалась. А чего мне стесняться? Можно подумать, никто из посторонних не видел мою драгоценную тушку. Я не раз загорала голой – к восторгу некоторых извращенцев из знаменитостей средней руки. За свою непродолжительную карьеру танцовщицы мне приходилось выделывать всякие странные номера: скажем, кататься по полу товарного склада в Дарлингтоне, с выбритым лобком и вообще без всего, не считая налипшей на кожу муки.
И у меня были случайные половые связи. Например, на вечеринках, когда все предварительное ухаживание заключалось в совместных поисках незанятой спальни. Не то чтобы это вошло у меня в привычку, просто я иной раз не отказывала себе в маленьких удовольствиях – чисто физических, без всякой метафизики.
Поразмыслив как следует, я поняла, что публичный интим для меня тоже не новость. Был у меня и публичный интим. И не раз.
У меня был бойфренд, Дэвид, который любил «силовые забеги», как он это называл. В первый раз мы с ним совершили такой забег на одной вечеринке. Можно, конечно, отчаянно бить себя пяткой в грудь и кричать, что в тот вечер я была не в себе, потому что изрядно перебрала с коксом и выпивкой, вот меня и потянуло на подвиги, – но я не буду устраивать представление. Я была очень даже в себе, просто мне захотелось слегка поприкалываться. Тренировочный забег – это когда вы с партнером стоите, тесно прижавшись друг к другу, причем партнер прижимается к тебе сзади; он приподнимает тебя над полом, держит вот так на весу и бежит вперед легкой трусцой. При этом интимные части тел приходят в непосредственное соприкосновение, и возникает приятное трение, от чего оба участника получают вполне ощутимое удовольствие. Вот такие игрушки на забегушках. «Паровозик» в полупорнографическом варианте. Мы с Дэйвом пробежались по комнате из угла в угол, растолкав остальных танцующих и снискав бурные возгласы одобрения – как мне показалось, все-таки не такие бурные, как надеялся Дэйв.
Но одной вечеринкой все не ограничилось. У Дэвида был микроавтобус (из-за чего у меня потом развился жуткий комплекс на всех мужиков, которые ездят на микроавтобусах).
Личный автотранспорт
С мужиками, которые ездят на микроавтобусах, лучше вообще не связываться. Они все маньяки: либо одержимые автолюбители, либо просто серийные убийцы. В любом случае они вряд ли пойдут с тобой в театр на балет.
Только не думайте, что во мне говорит снобизм. Но я настоятельно рекомендую отвечать категорическим «нет», когда ливрейный шофер посреди ночи звонит к тебе в дверь и говорит, что какая-то там выдающаяся знаменитость ждет тебя у подъезда в навороченном лимузине. Ничего интересного там не будет: тебя накачают героином и будут активно склонять к разврату, норовя приспособить для этих целей твою derriere [задница (фр.)], предназначенную все-таки несколько для другого. Я настоятельно рекомендую избегать навороченных лимузинов, потому что любой, кто способен купить ночной клуб – вместо того чтобы просто ходить в этот клуб на предмет пообщаться с людьми, – никогда не поймет твою тонкую душу и вряд ли пойдет с тобой в театр на балет.