Действие своего знаменитого романа «Затерянный мир» Конан Дойль разворачивает не где-нибудь, а именно на вершинах этих утесов Тепуи. И на самом деле, не так уж и невероятно, что какое-нибудь небольшое животное, неизвестное до сих пор, продолжает обитать там, в изоляции от прочего мира, с того самого времени, когда в Третичном периоде эти Тепуи резко поднялись над равниной.
В 1936 году американский пилот Джимми Ангел открыл этот водопад, который теперь носит его имя. Спустя несколько лет, он попытался приземлится на своем самолете на вершине Ауянтепуи, и, в общем-то, это ему удалось, вот только колеса самолета увязли в грязи и он перевернулся, пришлось ему оставить самолет там же. Он сумел спуститься с того утеса, но спустя некоторое время умер и был похоронен рядом со своим любимым водопадом. Чуть позже пара искателей приключений из Северной Америки, уверенные, что Джимми оставил наверху целое состояние в виде найденных им алмазов — легенда, которая до сих пор живет в тех местах — также попытались приземлиться там же, на вершине, но с тем же результатом — они разбились. Останки обоих самолетов так и остались лежать на вершине Тепуи, и их можно рассмотреть, пролетая над этим местом.
Облетев Ауянтепуи несколько раз на предельно малой высоте, Вальверде наконец-то показал настоящее мастерство в пилотировании, направив наш самолет в устье каньона, между двух его стен, что начинается с южной стороны, и этот полет был самым впечатляющим, самым невероятным, какой мне пришлось испытать в своей жизни. Расстояние между теми стенами, словно обрезанными гигантским ножом, составляет менее ста метров, а глубина достигает тысячи метров. Казалось, что деревья, растущие на склонах, летят прямо на нас. Вальверде уменьшил обороты, и двигатель поперхнулся раза четыре или пять, словно собирался остановиться совсем. Собственно говоря, у любого человека есть право признаться в том, что он когда-то испытывал страх, вот и сейчас я должен сознаться, что в тот момент почувствовал, словно бы железная рука сжала мне горло, сердце и одновременно схватила за живот.
Наш самолетик больше походил на лист бумаги, который крутился и скользил вниз, преследуемый мощными воздушными потоками, что циркулируют в том ущелье и, честно сказать, я не думал, что у нас есть хоть какая-нибудь надежда выбраться оттуда.
Однако, почти у самой земли, Вальверде прибавил обороты, выровнял нос самолета и, повернув налево, обогнув угол уступа, мы вылетели прямо к водопаду «Прыжок Ангела», который возник перед нами так близко, такой величественный, низвергающийся прямо с неба, и капли воды покрыли все стекло кабины. До сих пор точно не помню, как нам удалось набрать высоту и выбраться оттуда. Единственно, что помню — это чувство страха и одновременно… восторга, которые переполняли меня во время всех этих виражей, что больше напоминали «русские горки».
Когда мы уже оставили позади каньон и летели дальше, Вальверде улыбался, хотя и было заметно, как он слегка побледнел. Позже, все же, сознался, что тоже ощутил это странное чувство из смеси страха перед каньоном Ауянтепуи и одновременно притяжения к нему, и что он уже пролетал через каньон четыре раза, и был уверен, что когда-нибудь все-таки разобьется о его дно. Потом показал мне на небольшую площадку на расстоянии в пару километров, где виднелся скелет разбившегося там самолета.
— Этих каньон тоже приманил, — прокомментировал он, — и вот они — все погибли.
Крайне симптоматично, что в этих отдаленных, труднодоступных местах, где самолет оказывается порой единственным средством транспорта, почти у каждой взлетно-посадочной полосы, в начале или в конце, лежат куски разбившихся летательных аппаратов, и их не убирают то ли из-за лени, то ли оставляют в качестве предупреждения пилотам, что в какой-нибудь из дней и с ними может случиться подобное.
Когда Ауянтепуи остался у нас за плечами, Вальверде указал на какую-то точку на горизонте в юго-западном направлении.
— Вот там находится испанская миссия францисканцев, — сказал он. — Не хотели бы нанести им визит?
Идея пришлась мне по душе, и минут через двадцать мы приземлились на плато. Воздух здесь был прохладен и свеж. Невдалеке от того места, где мы сели, поднималось массивное здание из камня, рядом раскинулась небольшая индейская деревня, насчитывающая около тридцати домов: Кабанайен.
Как только мы вылезли из кабины, к нам подошли два монаха: святой отец Куитилиано де Зурита, возглавлявший эту миссию, и святой отец Мартин де Армельяна. Первый выглядел как старец — белая борода и добродушное, открытое лицо, в Венесуэле он жил уже тридцать два года, и все это время на пустынных землях Великой Саванны, и он признался нам, что в миру его звали Хулио Солорзано Перез, родом из Зуриты, из деревни Сантандер, что располагается невдалеке от Торрелавега.