— Но, профессор… — начал инженер.
Михаил Васильевич по дал ему продолжать.
— А знаете ли, — снова заговорил он, — что высказывает по этому предмету один из лучших знатоков селенографии, однофамилец вашего приятеля? Вот послушайте:
"В мае месяце 1867 года, на вершине Пика Аристарха появилась блестящая точка, имевшая вид огнедышащей горы. Как ни мало я был расположен признавать существование на Луне действующих вулканов, однако упомянутое наблюдение навсегда оставило в моём уме мысль, что я имел дело с извержением лунного вулкана, с извержением, может быть, не огненножидких веществ, но во всяком случае — какой то светящейся материи. Эта сверкающая точка представляла тем более интереса, что, начиная с XVII века, многие астрономы, особенно Гевелиус и Гершель, считали появление ее также за извержение вулкана. Вот какой взгляд высказывал, в 1787 году, Гершель, наблюдая подобную точку: "Вулкан действует с большою силой; окружающие его предметы слегка освещены; это извержение напоминает мне то, свидетелем которого я был 4 мая 1783 года." Истинный диаметр вулканического света был около 5.000 метров, а его блеск превосходил блеск кометы, которая была, тогда видима на горизонте."
Быстро проговорив всю эту тираду, Михаил Васильевич на секунду остановился, чтобы перевести дух; потом, с победоносным видом, спросил:
— Ну-с, почтеннейший г-н Сломка, что вы скажете на это?
Инженер улыбнулся и проговорил:
— Считайте меня за идиота, если вам угодно, дорогой профессор, но я остаюсь при прежнем мнении.
Старый ученый с видом сожаления пожал плечами.
— Так что же вы думаете? — сносил он. — Думаю, что катастрофа, свидетелями которой мы были, не обязана своим происхождением ни землетрясению, — pardon, лунотрясению! — ни извержению вулкана.
Михаил Васильевич с отчаянным видом поднял руки к небу.
— Боже, какое упорство! — воскликнул он, затем прибавил с ироническим видом: — Чему же вы тогда приписываете виденные нами феномены?
— Очень просто: приливу.
Этот ответ, произнесенный самым спокойным тоном, заставил старого ученого попятиться.
— Приливу? — пробормотал он. — Вы приписываете это приливу…
Михаил Васильевич не кончил и, обратившись к Гонтрану, сделал знак, что, по его мнению, мозг инженера находится не в порядке. Сломка в свой очередь пожал плечами.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, за мои рассудок, и послушайте лучше, что я скажу… По моему мнению, все виденное нами — следствие сочетанного притяжения Солнца и Земли. Я убежден, что этого притяжения было совершенно достаточно, чтобы глубоко всколебать лунную почву, изменить форму кратеров, переместить горы, словом, вызвать в лунной почве те же явления, какие притяжение Луны вызывает в земных океанах.
Старый ученый уже не смеялся: он размышлял. Вдруг с кормы воздушного судна послышался голос Телинги:
— Я узнаю местность.
— Где же мы? — спросил Гонтран.
— Над морем Кризисов…
— Mare Crisium, — с важным видом вставил граф.
— …А через двадцать четыре часа перелетим экватор.
Услышав это, Джонатан Фаренгейт неистово зааплодировал.
— Браво!! — громовым голосом закричал он. — К чёрту эти дурацкие кратеры! Долой эти глупые каучуковые мешки, в которых мы имеем вид мумий!
Старый ученый с презрительной улыбкой взглянул на прозаичного янки и прошептал на ухо Гонтрану:
— Vulgum pecus[10]!
Молодой дипломат постарался изобразить на своей физиономии полное согласие с отцом Елены, хотя в душе он совершенно сочувствовал янки.
— Что касается меня, — проговорил он, — то я вполне доволен нашим путешествием, которое убедило меня во многих интересных фактах… Да, неизмеримы силы природы, и мы потому лишь иногда обвиняем их в недеятельности, что мерим на свой аршин, в сущности же их деятельность разлита повсюду: они двигают и скалы в кратере вулканов, и звезды в бесконечном просторе небес.
Михаил Васильевич одобрительно кивнул головою, Сломка же потянул своего приятеля за рукав.
— Славная фраза! — прошептал он. — Откуда только ты ее вычитал?
— Конечно из творений своего знаменитого однофамильца.
ГЛАВА XLVI