— Леночка, Лена! — вскричал старый ученый, вбежав в комнату, — что я открыл!?..
И, поцеловав свою дочь, он с торжеством показал ей трубку, во всю длину которой шла широкая трещина.
— Видишь?.. формула найдена… и никто в мире не станет ее оспаривать у меня… Грамм… — слушай внимательно, — только один грамм этого вещества, взорванный искрою, образует десять кубических метров газа… Понимаешь ли, Лена?.. десять кубических метров!.. Если я возьму обыкновенное ружье и вместо патрона заряжу его кусочком этого вещества, величиною с маленькую серебряную монету, то знаешь ли, что произведёт взрыв этого кусочка?.. Он даст платиновому шарику, весом в сто грамм, начальную скорость в две тысячи метров в секунду и полет на расстоянии шестнадцати километров, то есть почти пятнадцати верст…
Молодая девушка открыла рот, чтобы ответить на эту тираду, но отец не дал ей говорить.
— Понимаешь ли ты, — продолжал он с воодушевлением, — какой переворот произведет мое открытие в баллистике?.. Все известные до сих пор взрывчатые вещества будут отброшены, начиная с пороха и кончая динамитом, робуритом и даже мелинитом!.. Несколько фунтов этого, — и старичок указал на трубку, — могут взорвать любой большой город, а сотня пудов его разорвет на куски весь земной шар.
Говоря это, старый учёный, с сияющим лицом и блестящими глазами, шагал по комнате, насколько позволяли ему его коротенькие ножки. Потом он вдруг остановился перед дочерью.
— И знаешь, — вскричал он, — как я назову это вещество? — Я назову его в твою честь Еленитом.
Девушка сделала жест отвращения.
— Чтобы я позволила назвать своим именем столь разрушительное вещество! — воскликнула она, — нет, никогда… никогда… — Потом прибавила с упреком: — И зачем только ты папа, тратишь свой ум и силы на изобретение подобных вещей, гибельных для человечества?
Старичок подпрыгнул на своем месте, задетый за живое упреком дочери.
— Что ты говоришь, Леночка? — проговорил он. — За кого ты считаешь своего отца! Будь спокойна: если я хочу дать твое имя изобретенному мною веществу, то вовсе не имею в виду каких-либо разрушительных целей. У меня есть иная цель, цель более высокая, цель более достойная Михаила Осинова, члена Петербургской академии наук.
Говоря это, старичок выпрямился во весь рост, и благородное воодушевление засветилось в глазах его. Потом вдруг, растрогавшись, он подошел к дочери, обнял ее и, крепко прижав к груди, несколько мгновений не говорил ни слова.
— Дорогая моя, — произнес он наконец, — ты знаешь, что она и ты наполняете все мое существование. Она занимает мой ум, ты всецело владеешь сердцем; и часто ночью, среди занятий, ты представлялась мне, прекрасная и чистая, в таких же лучах, какими сияет она.
— Папочка… — прошептала в смущении девушка.
— Ах, Леночка, — продолжал между тем старый учёный, — как я счастлив сегодня! Я хочу и с тобою поделиться своею радостью…
Тут, внезапно охваченный какой-то мыслью, профессор подошел к окну и, наклонив голову, стал задумчиво смотреть на улицу, шепча что-то про себя. Наступило молчание. — Леночка, — заговорил вдруг старый учёный, — Леночка, я хочу тебе кое-что сообщить.
— Мне, папа? — смущенно спросила девушка.
— Да, дочка, — ты уже взрослая, и я хочу познакомить тебя с проектом, над которым давно ломаю голову.
Смущение молодой девушки возрастало, на щеках вспыхнул стыдливый румянец, и голубые глазки потупились. Потом вдруг с решительным видом она зажала ручкой рот отца, уже собиравшегося начать речь.
— И я тоже, папочка, — проговорила она, — хочу тебе кое-что сказать.
Михаил Васильевич Осипов с изумлением взглянул на дочь.
— И у тебя секрет? — спросил он. Леночка утвердительно кивнула головой.
— Какой-же?
Молодая девушка, не отвечая, взобралась на колени отца, обняла руками его шею, спрятала на груди старичка свою голову и чуть слышно сказала: "Я люблю".
Это одно слово заставило Михаила Васильевича в удивлении вскочить со своего места.
— Ты любишь? — переспросил он. — Что ты хочешь этим сказать?
Тогда девушка, робко потупив глаза, начала признание.