— У меня таких еще в жизни не было, — взволнованно сказал Буторин, любуясь покупкой. — Один раз видел в мурманском магазине. Пока бегал на судно за, деньгами, их уже продали…
2
Снова мы у Полярного мыса. Все переменилось: припай распался, ледяные глыбы отошли от берега. Ветер южный, подняли паруса. Кругом как в сказке. Слева сплошной ледяной барьер, сморози высотой с трехэтажный дом, справа — песчаный берег, покрытый обсохшими льдинами. «Щелья» мчится по узкой полосе воды в слепящих лучах, с одной стороны нас обдает холодом, с другой–теплом. Перед каждым поворотом кажется — сейчас путь преградят льды… Без остановок шли всю Ночь, «Щелья» вылетела из ледяного туннеля в Хайпудырскую губу. Оглядываюсь: мрачный Медынский Заворот позади, прохода не видно, впечатление такое, будто льды, пропустив нас, навалились на берег. Море покрыто пеной, редкие плавучие льдины кружатся в мощных водоворотах. Обходим с юга мели, обозначенные на карте, и снова — на восток, «на–прямо» через губу. Когда в бинокль стал виден противоположный берег, встретили полосу сплошного льда. Причалили к айсбергу, стоящему на мели. Прилив гонит льды с севера на юг. Ширина ледяного потока — метров двести, дальше снова чистая вода.
— Подождем конца прилива, — сказал Буторин. — На полной воде льдины остановятся, разойдутся, мы их и проскочим.
Этот расчет не оправдался: льды неподвижны, но просвета нет.
Решили пробиваться, вышли на плавучий лед. Упираемся шестами в большую льдину, смотрю на узкую щель под ногами — медленно, по миллиметру она растет, полоска воды становится все шире. В просвет между льдинами втиснули нос «Щельи», Буторин завел мотор. Ледяные ладони неохотно расходятся. Снова беремся за шесты, отводим две массивные льдины, следом за ними проталкиваем вдоль бортов мелочь. Метр за метром зигзагами тащим «Щелью» вперед. Шесты, двухметровый кол, багор — все идет в дело. Поднатужились, сдвинули с места огромную льдину, глазам не верится — она весит десятки тонн. Примерно на полпути застряли: треугольная льдина, стиснутая двумя другими, не поддается. Острым углом она упирается в ледяную кромку. Наклоняюсь над водой, всматриваюсь. Толщина льдины больше метра, но держится она только верхней частью. Беру топор, начинаю долбить по углу льдины.
— Брось! Море не разрубишь! — кричит Буторин. — Придется ждать, когда льды разойдутся.
Он стоит на другой льдине, не видит, в чем дело. Освобожденная льдина сама начала разворачиваться, двумя шестами выпроваживаем ее за корму «Щельи» и нацеливаемся на другую. Великовата, но она на плаву, если давить на нее, стронется, а много ли для «Щельи» надо… Пробились!
Через полчаса встретили вторую полосу льда. С ходу — на штурм. Трудились с упоением. Казалось, что весна торопит нас, весело окатывая «Щелью» брызгами.
Снова мы на чистой воде, в бинокль на высоком мысу виден поселок Синькин Нос. Кое–где возвышаются сморози, но ледяных полос больше не видно.
Причалили в полдень. За сутки прошли сто двадцать километров, да каких! Пополнили запас бензина, я отправил телеграммы. Неплохо бы отдохнуть, но… Ветер дует с берега, льдов не видно. Километрах в двадцати — устье реки Коротаиха, там большой поселок, удобная стоянка. Не сговариваясь, молча отталкиваем «Щелью», нас словно несет на гребне какая–то волна.
Прошли мимо Коротаихи, Буторин даже головы не
повернул.
Полночь. Ветер утих. Подходим к Югорскому Шару За каменным островком видны мачты — полярная станция Белый Нос, через пятнадцать минут будем там, отдохнем. Вдруг сильный удар сотрясает «Щелью», корма подпрыгивает.
— Конец винту. — Буторин сверлит взглядом воду. — Садануло прямо по мозгам. Камни.
Веслами подгребаем к небольшой льдине, цепляюсь за нее багром.
__Неласково провожает нас Баренцево море, —
вздыхаю я. — Надо же, на последних метрах.
Буторин заводит мотор… Пошла «Щелья»! Винт выдержал.
На станции нам сказали, что Югорский Шар накануне еще был покрыт льдом. Отправляю «дальнейшее указание» сыну: «Подходим к Амдерме, вылетай, пошли телеграмму, мы тебя будем ждать». Ложусь на койку, закрываю глаза и вижу, как закручиваются, огибая темный мыс, водовороты.
На другой день осторожно выводим «Щелью» из уютной бухты, окруженной с трех сторон отвесными скалами, разворачиваем новую карту. По оранжевой глади пролива, как лебеди, скользят редкие льдины, воздух светится, глазам больно. И это Югорский Шар, один из самых трудных участков Северного морского пути, где ведущие извечный спор ветры двух морей, сталкиваясь, превращают день в ночь и заставляют трепетать корпуса океанских судов, а волны во время штормового танца со всех сторон валятся на палубу. «Щелья» будто на цыпочках пробежала по проливу из одного моря в другое.
3
Порт Амдерма еще вдали, до него было километров пять, когда начал барахлить мотор. Буторин и обрушивал на него двенадцатибалльную брань, и ласково называл голубчиком, ничего не помогало. Мотор останавливался каждые пять минут.
— Похоже, пробило прокладку. Или в баке грязь накопилась, давно не промывали. Заведу еще раз, если дойдем вон до того мыса, будем тянуть до Амдермы, не дойдем, причалим к берегу, займемся ремонтом.
До мыса дотянули. Так, рывками, приближались к порту. Я уже был здесь в 1952 году.
Задержался из–за непогоды. Тогда это был маленький поселок — два ряда невзрачных домиков, прижавшихся к берегу. Он запомнился мне из–за одной неожиданной встречи. Подъезжая на автомашине к гостинице, я увидел на дороге идущего навстречу Владимира
Солоухина, который работал здесь по командировке «Огонька». Недавно мы виделись в Москве и вот — снова встретились на краю земли.
Теперь Амдерму не узнать: стройные ряды причалов, подъемные краны, кварталы новых домов — город–порт, нынешняя Мангаэея.
— Дмитрий Андреевич, в Амдерме можно сменить бак. Хватит, помучились. Его не отмоешь, проржавел. И железяка в нем болтается, наверное, тоже ржавая. Попросим, сделают точно такой же. Набросаем чертеж.
Буторин с минуту раздумывал.
— Бак менять не будем. Надо выточить запасной вал. Попросить новый флаг. На порядочном судне должно быть два флага. И самое главное — карты. Наша годится только хтя обшей ориентировки.
— Что еще?
— Хорошо бы приемник отремонтировать. Все вроде. Там посмотрим.
Наша последняя карта — от Югорского Шара до Диксона–была почти бесполезной, не тот масштаб. В Архангельске мы не обратили на это внимания. Старенький транзисторный приемник сломался у нас в самом начале путешествия.
С трудом, но все же дотянули до Амдермы. В одиннадцать вечера 10 июля подошли к причалу. В диспетчерской нас ждал начальник порта Геннадий Федорович Юдин.
— Что мы сегодня можем для вас сделать? Не стесняйтесь.
Ответили, что хотим спать, ничего пока не надо.
— Вас искали, — сказал Юдин и продиктовал по телефону радиограмму в Северное пароходство: — «Щелья» в Амдерме, все в порядке».
На другой день мы получили целую груду писем и телеграмм. Из «Литературной газеты» сообщали, что поступило приветствие от Ивана Дмитриевича Папа–нина: «Завидую Буторнну и Скоро. чолову, атакующим Ледовитый океан. Сбросить бы с плеч десяток лет, попросился бы к ним на «Щелью», хоть матросом. Недавно исполнилось 30 лет. как мы с Федоровым, Ширшовым и Кренкелем высадились на лед у Северного полюса. И честное слово, я не мог бы пожелать себе лучшего подарка к этому юбилею, чем поход двух архангельских мореходов. Спасибо вам, милые друзья, Дмитрий Андреевич и Михаил Евгеньевич! Горячо обнимаю. Попутного вам ветра и шесть футов под килем!»
Мы отправили ответную телеграмму', попросили героя Арктики считать себя почетным членом экипажа «Щелью».
Во время нашей вынужденной стоянки в районе Ва–раыдея работники редакции, не получая от нас известий, забеспокоились, позвонили в Нарьян — Мар. Им ответил председатель окрисподкома депутат Верховного Совета СССР Николай Егорович Ледков: «Мне, уроженцу и жителю наших суровых и коварных мест, понятна ваша тревога, мы ее вполне разделяем и уже послали на поиски «Щелью» самолет «АН‑2».