«Щелья» постукивает килем по песчаному дну, к берегу не подойти. Где–то здесь должен быть волок. Озеро Ямбу — То не видно. Буторин отправился на разведку, вернулся часа через два.
— Тухта, Михаил, — сказал он угрюмо. — Волок здесь, чуть правее. Видишь, полоса травы на обрыве? Это и есть зеленая улица для нашей «Щельи». Ямбу — То рядом, с обрыва его не видно. Старик, в общем, нарисовал все правильно. Посредине волока–маленькое озеро, глубокое. На берегу ржавая лебедка, один старый кол на мысу, больше никаких следов.
Главное, поднять «Щелью» на этот обрыв, дальше ровное место, небольшой уклон. Весь волок примерно — полкилометра…
Смотрю на «зеленую улицу». Почему–то я думал, что волок — непременно низменное, ровное, удобное для перетаскивания больших и малых судов место. Высота обрыва метров семь, наклон градусов сорок. «Щелья» без груза весит около тонны. Поморские кочи были потяжелее. Но нас двое, а в каждой ватаге было не меньше сорока человек.
Подбирались, наверно, детинушки один к одному, могли одолеть и не такую горку.
На нашей самодельной карте озера Ней — То и Ямбу — То соединены протокой. Слева в бинокль видны в двух местах лощины — может быть, за триста с лишним лет вода размыла перешеек?
— Перегоним туда «Щелью», — предложил Буторин. — Проверим, это недолго. Станем на якорь между лощинами. Один пойдет направо, другой налево. Убедимся, что прохода нет, вернемся сюда. Чтобы не думать.
— Ложись, Дмитрий Андреевич, отдыхай. Скорее всего прохода там нет, не стоит бензин жечь понапрасну, пять километров туда, пять обратно. Проверить, конечно, надо, я схожу один, прогуляюсь по берегу-
Увидев Ямбу — То, я не мог отвести глаз. Как лунатик медленно подошел к отвесному обрыву. Вода в озере была прозрачной, нежно–зеленого цвета. Небольшие волны, играя бликами, гонялись друг за дружкой, выскакивали на берег и, отряхнув брызги, плюхались обратно. Вдали над горизонтом дрожала солнечная пыль. От озера веяло вечной юностью, хотя с трех сторон его окружали суровые, темные берега, изрезанные трещинами, в которых белел снег. О первозданная дикость, ненаглядная нетронутая краса мира, ничто тебя не заменит! Я выгреб из карманов мелочь, смеясь, подбросил монеты на ладони и швырнул их в озеро — на счастье. В этой зеленой сказке не хватало только «Щельи».
По прибрежной полосе, как по тротуару, я прошел до первой лощины, потом до второй — прохода для «Щельи» из одного озера в другое не было. Поднялся на угор, закурил. Пыжик набегался, растянулся на траве, выразительно посматривая на меня, не пора ли, мол, обратно. Даже не стал преследовать орла, который поднялся невдалеке, лениво взмахивая широкими, как полотенца, крыльями.
Полночь. Диск солнца коснулся горизонта, и по темно–зеленой тундре, как по воде, заструилась золотая дорожка. В такую ночь нельзя кричать, стрелять, шуметь.
— Пойдем, Пыжик…
Мы возвращались другим путем — по краю обрыва. Пыжик убегал вперед, но с оглядкой, из виду не терялся. Я шел не спеша по солнечной бугристой равнине, обходя островки колокольчиков. Наклоненные ветром в одну сторону, они трепетали на тонких стебельках, и по тундре разливался легкий фиолетовый звон.
Утром Буторин спросил меня, указывая на обрыв:
— Ну как, Евгеньевич, страшно?
— Глаза страшатся, руки делают, — ответил я. — Не возвращаться же обратно.
— Тогда поднимай якорь. Врежем сейчас «Щелью» полным ходом в песок и начнем разгрузку.
Когда «Щелья» врезалась в прибрежную отмель, мы сошли в воду, в несколько приемов переправили все свое имущество на берег. Прошлись из конца в конец по волоку, наметили «точки опоры» для основного подъемного сооружения–ворота.
На основание мачты надели небольшую деревянную бочку, в крышке и днище которой проделали круглые отверстия. Вкопали мачту, не снимая флага, в землю на вершине угора, укрепили растяжками на трех якорях. К носу «Щельи» привязали длинную веревку, конец с петлей обернули вокруг бочки.
Просунули в петлю конец длинного шеста–ворот был готов.
— Приспособим два блока, — сказал Буторин, утрамбовав землю вокруг мачты. — Мотор пока снимать не будем, возни много, попробуем так. Если не пойдет, установим дополнительно два трехшкивных блока на стальных тросах. У нас в запасе страшная сила.
Обнаружилось, что катков только два. Совсем упустили из виду, хотя была возможность запастись ими на фактории или в Марре — Сале. Почесав затылок, Буторин нашел выход: взял толстые двухметровые доски, посередине приколотил гвоздями с обеих сторон брусья, грани обтесал топором, изготовил таким образом еще два катка, правда не круглых, а восьмигранных. Решили, что в крайнем случае разрежем на катки мачту. Пока он занимался этой филигранной работой, я выкопал большую яму для «мертвяка» — толстой доски, от которой на поверхность выходили стальные тросы. К ним прикрепили блок. Основная нагрузка ляжет на этот «мертвяк».
Целый день я занимался земляными работами, стер с лица волока все неровности, бугры, завалил дерном и песком все ямы, топкие места, срыл целый холм возле мачты. Буторин за это время приготовил все необходимое оснащение для ворота.
К обрыву подтянули «Щелью» без блоков, напрямую. Я ходил по кругу, наваливаясь грудью на рычаг,
Буторин подкладывал под киль доски и катки. Потихоньку, со скрипом «Щелья» проползла по мелководью уперлась носом в обрыв. Трудились до полуночи, но главное было впереди.
Наш обед был основательным: свежесоленый що–кур на закуску, ведерко супа, пара гусей, пшенная каша с сапом, которую Буторин пренебрежительно назвал «детской пищей», чай с галетами и сухарями.
Рано утром мы приспособили блоки, вытянули «Щелью» из воды и устроили ей баню: часа полтора чистили, мыли. День выдался жаркий, безветренный, налетело комарье. На фактории мы запаслись накомарниками, я напялил шляпку с черной вуалью и стал, наверно, похож на блоковскую незнакомку. Буторину накомарник не понравился, он заменил его скромненьким ситцевым платком. К сожалению, мой фотоаппарат вышел из строя, оборвалась пленка. Прежде чем поднимать «Щелью» дальше, Буторин соорудил еще одно приспособление — «штопор», треугольник из досок, привязанный к корме. Это на случай, если веревка оборвется, «штопор» удержит «Щелью» на месте, не даст ей свалиться обратно в озеро. На самом трудном участке подъема переломился пополам сначала один каток, самый лучший, круглый и толстый, потом второй, граненый, дважды обрывалась веревка. Но все обошлось. Обломки катков тоже пошли в дело, Буторин подкладывал их под полозья, набитые на днище по обе стороны от киля, и, переваливаясь с боку на бок, «Щелья» медленно, с остановками карабкалась на обрыв. Шест гнулся, скрипел, вот–вот мог переломиться, я приспособил весло, сделал рычаг двойным.
К вечеру «Щелья» выползла на верхнюю площадку. Мы перенесли мачту на берег маленького озера Луци — Хамо-То и вкопали ее там. Туда же переместился лагерь, который выглядел очень живописно: вокруг палатки–ящики, чемоданы, узлы, бидоны, разноцветные канистры, паруса, груды брезента, винтовки, рыболовные снасти, «Щельянка», ведра, посуда и другое нехитрое добро. Не верилось, что все это помещается на «Щелью».
От маленького «Озера, где погибли русские» к Ямбу — То тянулся узкий заливчик, который упирался в неширокую перемычку из зыбкого грунта. Когда–то здесь, посередине волока, разыгралась трагедия. Что могло произойти? Скорее всего поморы зазимовали здесь и в полярную ночь погибли от голода, холода и цинги. Или мореходов схватили стражники и казнили их «злыми смертями» согласно царскому указу?
Во время роскошного ужина Буторин предложил:
— Давай дадим зарок не ложиться спать, пока не упрется «Щелья» в бочонок? Теперь дело пойдет веселее — под уклон, без блоков. Подтащим к этому озерку, завтра протолкаемся к перемычке, еще раз перенесем мачту…
— Конечно, после волока отоспимся, — согласился я.