И снова никто не ответил, только из-под снега продолжал одиноко торчать, словно побелевшая еловая иголка, заячий ус. В другое время щенок посмеялся бы, но сейчас этот несчастный ус как будто колол его прямо в сердце. И щенок решился: пригнувшись низко-низко, он тихо-тихо произнёс волшебное слово:
— На-смеш-ник!
— Да залезай же ты на корабль, наконец! — поторопила Кутаса командир. — Не задерживай меня!
— А почему вы сами не заходите? — простодушно спросил щенок.
— Потому что командир должен покидать Землю последним.
Как на деревянных лапах, Кутас вскарабкался по ступенькам трапа. Пока он взбирался, Лягария успела побывать у костра, схватить длинный шарф и вернуться назад. Потянув за собой саквояж, она вытащила его из-под ёлки и поволокла на корабль. Тяжёлая сумка цеплялась за каждую ступеньку, и лягушка мысленно проклинала джентльмена Твинаса, сначала уронившего её багаж, а затем забывшего занести его внутрь.
Перед тем как перешагнуть через дверной порог, Кутас в последний раз обернулся и посмотрел туда, где торчал белый ус. Щенок всё надеялся, что вот-вот поднимется густое хвойное покрывало, закачаются перо сойки и конфета, зазвенит колокольчик и выпрыгнет его одноухий друг. Выпрыгнет, топнет лапкой, дёрнет себя за ус и крикнет на весь лес: «До свиданья, Кутас, до скорого свиданья. Мы обязательно увидимся, даже если небо упадёт на землю!» Но увы, увы…
Летающий саквояж
— Все готовы к полёту? — прозвучал в громкоговорителе голос пилота.
— Все, все, — хором ответили пассажиры, которые уже успели расположиться в своих креслах.
— Все пристегнули ремни?
— Все, все.
— Начинаю отсчёт, — предупредил Менес. — Десять… девять… восемь… семь… шесть…
— …пять… четыре… — подхватили пассажиры, — три… два… один!
И вдруг — ба-ах! — словно кто-то ударил молотом по обшивке корабля! Всё задрожало, загудело, а когда грохот стих, игрушки почувствовали, что «Серебряную птицу» стремительно уносит ввысь.
— Ух! — вырвался всеобщий вздох.
Пассажиры радовались старту, но, всё ещё не веря, что из полёта выйдет что-нибудь путное, переглядывались, а Эйнорины веки дёргались: казалось, они вот-вот поднимутся и засинеют удивлённые глаза…
А удивляться было чему. Словно невидимая огромная рука вдруг сорвала пассажиров с их мест и потащила вверх, и если бы игрушки не были плотно пристёгнуты ремнями безопасности, они плавали бы по салону, как рыбки в аквариуме.
— Что за хаос? — проворчала очумевшая Лягария, когда её раздутый саквояж взлетел к потолку, как воздушный шар, а его оборванная ручка начала извиваться, будто крысиный хвост. Взмыли вверх и трубка Твинаса, и перчатка Эйноры. Нитки из хвоста-кисточки Кутаса ощетинились, как иголки ежа, а серая накидка лягушки распласталась так, что голова Лягарии словно торчала из пруда.
— Прошу не волноваться, — прозвучал спокойный голос пилота. — Наш корабль удалился от Земли, и сила притяжения не действует. Оттого мы и взлетаем вверх, как пушинки. Всё в порядке.
Пассажиры успокоились, а Кутас даже придумал развлечение: стал ловить ускользающий саквояж за вьющуюся ручку. Но вдруг его мордочка понуро вытянулась, а нос-фасолина поник.
— Мне тут пришло в голову, — громко сказал он, не вытерпев, — этот саквояж занимает в два… нет, в три раза больше места, чем занял бы Кадрилис!
— Не болтай чепуху, — оборвала его Лягария. — Во-первых, для саквояжа не требуется кресло, и, во-вторых, в нём находятся жизненно необходимые вещи, без которых не обойтись.
— Кадрилис тоже обошёлся бы без кресла, и путешествие ему было жизненно необходимо!.. — не сдавался Кутас. — Прошу прощения, но брать саквояж и оставлять Кадрилиса — жестоко и… и несправедливо… — всхлипнул щенок, но через минуту вдруг прикусил лапу, чтобы справиться со смехом, но и это не помогло: — Хи-хи-хи…
— Наш весельчак с ума сошёл, — брезгливо дёрнула лапой Лягария. — Фи!
Но тут и пингвина Твинаса охватил приступ хохота, когда он взглянул на потолок. А там было на что посмотреть: из расстегнувшегося саквояжа Лягарии один за другим выпархивали лоскуты ткани — шёлковые, нейлоновые, вельветовые, шерстяные, в горошек, в полосочку, в клеточку, в цветочек, целые и траченные молью, ровно обрезанные или обкромсанные ножом, — и всё это лоскутное многообразие пёстрыми облачками плыло над головами пассажиров.
— Что за хаос?! — не поняла сначала лягушка, но, сообразив, что плавает над головой, прикусила язык. Она уставилась на свою дорожную сумку, и вдруг у неё глаза чуть не вылезли на лоб. Наружу из саквояжа высунулось длинное ухо, за ним появились круглые карие глаза, раздвоенная верхняя губа, разорванная шкурка с торчащей булавкой… И вот уже весь Кадрилис целиком порхал вместе с разноцветными лоскутными облаками, виновато шевеля половинкой уса. Целым усом зайцу пришлось пожертвовать, тот остался торчать в сугробе под ёлкой.