«Значит, это был… всего лишь сон?!» — мелькнула у зайца мысль.
Он вылез из меховой шапки, принёс несколько хворостинок, разжёг огонь. Костёр снова начал весело потрескивать, язычки пламени подрагивали на ветру, и снег вокруг окрасился в оранжевый цвет. Кадрилис медленно обошёл костёр: увы, на снегу не видно ни следов, ни отметины от кубика, ни украшений на одной из ветвей… Приподняв ветку, Кадрилис заглянул под ёлку: пусто.
— Сон, — произнёс вслух заяц, ощупывая полтора уса, единственное ухо и лысый затылок.
Он вернулся на своё место у костра и закутался в шарф. Его знобило. Он обхватил себя лапами и нащупал булавку на прорехе шкурки. «Мой потайной кармашек», — мелькнула мысль.
Кадрилис отстегнул булавку и засунул за пазуху лапу. Он обнаружил спичечный коробок, сложенный в несколько раз пластиковый мешочек и… Что бы это могло быть? Заяц вытащил аккуратно сложенный листок бумаги, расправил его и пригляделся. На бумажке была неумело нарисована птичка на тонких лапках, с задранной головкой и раскрытым клювиком. Внизу стояла подпись:
Знай, это я для тебя… нарисовал
В отблесках пламени буквы так и запрыгали в глазах у Кадрилиса. Все ещё не веря, он протянул листок ближе к огню, чтобы получше разглядеть.
— На-смеш-ник, — медленно произнёс заяц, глядя на птичку с разинутым клювиком. — Насмешник!
— Простите, пожалуйста…
— А? Кто это? — поднял голову заяц.
— Простите… а не мог бы я хоть чуть-чуть погреться у костра? Уж больно лапы окоченели.
Возле костра стоял отощавший щенок, у которого были только три лапы и один глаз.
— Погреться? — переспросил Кадрилис, протирая лапой глаза. — Ну да… Конечно же! Грейся.
— Спасибо большое, — поблагодарил щенок, присев на снегу и протягивая к огню лапы.
— Вот тебе конец шарфа, — предложил Кадрилис. — Будь как дома. А звать-то тебя как?
— Гутис. Это потому, что я обычно смеюсь вот так: гу-гу-гу.
— Сам-то откуда будешь?
— Из той зелёной мусорной машины, — смущённо опустил голову щенок. — Вот, смотрите, что у меня есть!
Гутис вытащил из-под замусоленного ошейника циферблат от часов и огрызок двухцветного ластика.
— Возьмите, — протянул щенок свои вещи зайцу. — Это вам, подарок.
— Пусть это будут наши с тобой сокровища, — сказал Кадрилис. — Но только при одном условии: если ты будешь обращаться ко мне на «ты».
— Ладно, я согласен говорить вам «ты», — согласился щенок.
— Кроме шуток, — заглянул Гутису в глаза Кадрилис, — пообещай мне, что никогда не будешь мне «выкать», даже под дулом пистолета! Всегда будешь говорить мне «ты»!
— Я, конечно, обещаю, только… Какие-то странные вещи вы, ой, ты говоришь… — растерялся щенок.
— А я иначе не могу, — тихо ответил Кадрилис, — не могу я говорить иначе… Да ты полезай в шапку, укутайся потеплее… Вот так.
Лёжа в шапке под высоким зимним небом, они тесно прижались друг к другу и не сводили глаз с пламени костра. Огненные язычки то и дело безуспешно пытались проглотить друг друга, потрескивал в огне хворост, вился сизый дымок… И вдруг из костра вылетела и взметнулась вверх большая-пребольшая искра. Описав в воздухе дугу, она упала на землю, прямо возле шапки, и, ярко вспыхнув напоследок, потухла…
Кадрилис протянул лапу и потрогал уже остывший уголёк, который тут же рассыпался серым пеплом… И ему то ли послышался, то ли почудился тоненький звон колокольчика с язычком-льдинкой. А потом заяц то ли сам произнёс, то ли откуда-то до него донеслись слова:
