В подавленном настроении сели мы в автобус и вернулись в свои апартаменты. Началось наше невольное заточение.
Как я узнал, снимать ихрам после облачения категорически запрещено. Тот, кто по чрезвычайной необходимости нарушит это правило, обязан накануне Курбан-байрама принести в жертву одного барана.
Пришлось снять ихрам нашему казначею. По обязанности он должен был договариваться с администрацией гостиницы и аэропорта и проделать кучу всяких других дел. Нарушив облачение, хаджи Абдухалил-ака во всеуслышание заявил, что, иншалла, во искупление греха он зарежет жирного барана.
Обед нам принесли на пароход. Расстелили на деревянной палубе скатерть, вокруг положили тюфяки, и мы уселись, поджав под себя ноги. В нашем юбкообразном одеянии и сидеть иначе было невозможно.
После обеда началась ученая беседа. Старшие рассказывали молодым о правилах фарза
{ Буквально, обязательное; норма поведения, предписанная исламом (араб.).} и сунната {Традиция; предания о поступках и изречениях Мухаммеда. Сунна -- одна из основ ортодоксального ислама (араб.)}, знание которых необходимо во время хаджжа. Облаченный в ихрам не должен никого обижать, не должен задирать нос. Даже убить муху или блоху, сорвать листок с дерева или травинку категорически запрещается. Следует осторожно садиться, вставать, ложиться, и спать так, чтобы тело от пупка до колен было всегда закрыто. И это предписание хаджи должен строго соблюдать. (Признаюсь, что после облачения, несмотря на предосторожности и старания, мне долго не удавалось освоить искусство ношения юбки). Я спросил Исрафила:
-- Ты знаешь, кто ввел в обычай ихрам?
-- Его святейшество хазрат, пророк наш, посланец неба и единственный истинный попечитель грешных рабов божьих,-- ответил он.
Бедняга священнослужитель не знает такую нехитрую историю! Облачение в ихрам вошло в обычай еще за тысячу лет до поледнего пророка. Еще в те времена, когда земля и пастбища Аравийского полуострова находились в общественном владении, то есть принадлежали племенам и родам, каждый, кто приходил из другого племени, должен был надевать специальное одеяние, попросту говоря ихрам, и тем самым показать, что хотя он и чужак, но подчиняется богу того племени, к которому пришел. Да, ихрам является исключительно одеянием гостей и был необходим лишь для того, чтобы выделить пришельцев, не имевших права на чужой земле ни охотиться, ни ломать или рубить деревья, ни входить без спроса в чужое жилище и
т. д. и т. п.
Впрочем, стоит ли упрекать Исрафила в неведении? Давно известно, что меньше всех знают историю религии и религиозных обрядов именно представители
духовенства, которые боятся научных книг, как порох боится огня.
Мне неудобно высказывать мулле Исрафилу противную его взглядам точку зрения. Обидится. Обижать никого нельзя. Да и денег у меня не так густо, чтобы за каждое слово правды расплачиваться целым бараном.
Тяжко не иметь собеседника и товарища, с которым можно было бы поделиться невзгодами. Но в мире мало неразрешимых проблем. Позавчера, после того как Алланазар-кори запретил мне петь, я вызвал на беседу своего товарища Искандара. Да, да, хоть и заочно, а поговорил с ним.
-- Иди сюда, дорогой мой, -- сказал я Искандару.
-- Что тебе? -- постилался сперва его голос, а когда я закрыл глаза, он и сам появился передо мной.
-- Мне не разрешают петь. Как быть?
-- Терпи. Люди сорок девять дней терпели голод и жажду в открытом океане.
-- Что ты плетешь?
-- Не плету, а говорю. Неужели забыл? Проблема пения по сравнению с этим чепуха. Если невмоготу, пой про себя.
-- Не говори глупостей, разве можно петь про себя! Правду говорят, сытый голодного не разумеет. Сам толкнул меня в эту передрягу и радуешься, как ни в чем не бывало.
-- Какую передрягу?
-- Я говорю об этой поездке. Если бы ты не потащил меня тогда в Министерство здравоохранения, ничего бы не было...
-- Перестань ныть! Пока что над твоей головой не занесен топор.
-- Да, легко тебе говорить. Сам, наверное, засучив штаны, бродишь сейчас с удочкой по берегу речки...
Вечером мы узнали, что Кори-ака от имени нас всех отправил королю Аравии его величеству Ибн-Сауду телеграмму. Кори-ака сообщал, что группа мусульман из Советского Союза, облаченных в ихрамы и жаждущих посетить священную родину пророка, тщетно ожидают самолет. "Ваше августейшее величество, протяните нам руку помощи..."
Незадолго до заката я вышел на палубу и сфотографировал диск солнца, сам не зная, зачем я это сделал.
Иногда сперва что-то делаешь, а лишь затем думаешь.
В этих краях темнеет быстро.
В моей стране до восхода и после захода солнца минимум час бывает светло. Очень соскучился по Душанбе. Все время перед глазами чистенький садик мединститута, медгородок, утопающий в зелени. Отчетливо, до мельчайших изгибов вижу шаловливую, стремительную Душанбинку...
Вокруг стоит неумолчный гул. На нижней палубе работают несколько моторов, перекачивая в "Гранд-отель" воду из Нила. Тысячи цикад стрекочут в береговых зарослях. В каждой каюте гудят по два вентилятора, выгоняя духоту, втягивая внутрь свежий воздух. Но, увы, воздух извне ничуть не прохладнее. Дышишь, а кажется, будто глотаешь теплую и тяжелую, словно ртуть, похлебку.
Что будет с нами в Аравии? Если эти рассказы хаджи Абдухалила-ака правда, значит в горячих песках Аравийской пустыни нам предстоит пройти адский экзамен.
...Настал второй день вынужденного заточения. Все в добром здравии. Только на лбу старейшего из наших спутников кори Мушаррафа выскочил чирий. Почему-то я не захватил с собой синтомициновую эмульсию. Если взять хоть понемножку всех лекарств, набрался бы целый вагон. Сам составил мазь, помазал чирий и залепил пластырем.
Но и моя собственная персона столкнулась с двумя сложными проблемами, которые с утра не дают мне покоя. Одна из них проблема зубного порошка. Облаченному в ихрам запрещено подрезать ногти, бриться и стричься, пользоваться мылом. А вот относительно зубного порошка или пасты основатели шариата не оставили никаких указаний. Да и в священных книгах не упоминается об этом. Спросил Исрафила.
Исрафил укоризненно покачал головой, наконец вымолвил:
-- Нехорошо, друг мой. Не надо так делать.
-- Что нехорошо? Чего не надо делать? -- удивился я.
-- Ты без должного уважения относишься к нашему святому паломничеству.
Исрафил почему-то не в духе. После той ночи, когда он заболел, он заметно изменился.
Используя все свое красноречие, я дал ему понять серьезность моего вопроса. Наконец вице-глава смягчился и сказал, чтобы я спрятал зубной порошек в чемодан.
Я ругал себя за то, что обратился к нему. Мог бы и сам найти ответ, исходя из правил хаджжа. Раз нельзя пользоваться мылом, стричь ногти, бриться, то кому нужна чистота зубов и рта? Чем больше на тебе грязи, тем яснее всевидящему оку Аллаха, что ты весь погружен в мысли о господе боге и о его истинном и любимом посланнике.
Но если говорить о справедливости, моя вина не так уж велика. Просто я решил выяснить этот вопрос, и все.
Хазрат Ахмад иб-Ханбал { Основатель одного из правовых толков ислама (780--855 гг. н. эры}., например, перед тем как приняться за арбуз, долго листал книги преданий о пророке и выспрашивал знатоков шариата, желая узнать, ел ли арбузы святой Мухаммад, защитник ислама, посланник господа и попечитель грешных рабов божьих.
Поскольку он не смог нигде найти и малейшего намека на интересующий вопрос (тогда еще не появились на свет такие священные книги преданий, как "Кисас-уль-анбио" {Рассказы о пророках} и "Кобуснома"{ Книга религиозных рассказов.}, то так и отправился на тот свет, ни разу не отведав арбуза. Вот каким педантом был покойный хазрат Ахмад ибн-Ханбал. Ваш же покорный слуга хотел узнать всего только о зубном порошке.
Разве это грех?
Коль скоро первый мой вопрос обидел Исрафила, я решил, пусть второй сгниет невысказанным. Скажу только, что он касался убийства комара. На рассвете один из комаров, которых на берегу Нила оказалось предостаточно, укусил меня в лоб. Спросонок я нечаянно придавил его. Вот мне и хотелось выяснить, считается ли грехом убийство комара и не следует ли во искупление этого прегрешения принести в жертву барана. Или полусонное состояние облегчает мое преступление против веры?