-- На родине у меня остался двоюродный брат,-- сообщил Иса-ходжа.-- Я собираюсь подарить ему автомобиль.
-- Похвальное намерение.
-- А ему дадут там автомобиль, если я оплачу его здесь?
-- Я не мастак в тонкостях торговли. Спросите у Кори-ака или у нашего переводчика Абдусамад-ака.
На этом беседа закончилась. Иса-ходжа принял свой прежний вид спесивого человека, который считает зазорным даже говорить с простыми смертными. Такие типы ступают по грешной земле, словно каменные статуи, будто аршин проглотили, а уж если вдруг улыбнутся, то убеждены, что род человеческий век должен быть им благодарен. У входа в дом Сайфи Ишана мой новый знакомый чуть шевельнул бровью, таким образом прощаясь со мной.
-- Кто этот султан из султанов? -- спросил Исрафил, поджидавший меня в дверях.
-- Иса-ходжа, наш бывший соотечественник, владелец множества магазинов, автомобилей, жен и рабов.
-- Вот оно что! Тогда понятно, почему он шествует так важно!
Вдали появилась грузная фигура муллы Урок-ака.
-- Курбан,-- сказал Исрафил,-- хочешь, я предскажу, что будет?
- Валяй.
-- Через минуту к нам подойдет Урок-ака и скажет: "Дохтур-джан, давайте подымим". Пари?
-- Это и без пари ясно.
-- Так почему же ты ничего не скажешь ему?
-- Хочу узнать, когда он это прекратит.
-- Чудак, если ты не скажешь, я скажу.
Мулла Урок-ака достиг крыльца и, тяжело ступая со ступеньки на ступеньку, с трудом поднял наверх свою тушу. По правде говоря, мне вовсе не улыбалось, что все эти десять дней он считал мои сигареты своими, но сказать ему об этом я почему-то стеснялся. Все-таки мулла и старше меня годами. На четыре дня Арафата и Мина я прихватил с собой восемь пачек сигарет, которые кончились еще вчера, на третий день. Теперь я был вынужден курить сигареты "Кент", пачка которых стоила столько же,. сколько два килограмма сахара или риса. Из той мелочи,которую нам выдавали на воду и фрукты, мне приходилось выкраивать на дорогие американские сигареты.
Мулла Урок-ака нес, прижав к животу, стопку мужских носков, какой-то большой платок и итальянский гобелен. Отложив свои покупки в сторону, он присел рядом с нами и, утерев с лица пот, сказал:
-- Дохтур-джан, давайте подымим?
Исрафил прыснул.
-- Чему смеетесь, братец?
-- Да так, кое-что вспомнил.
-- Расскажите, чтобы и мы посмеялись.
Исрафил рассказал: жил-был на свете курильщик наса, который всю жизнь пользовался чужой табакеркой. Однажды, увидев нового знакомого, он воскликнул: "Асалам алейкум, как поживаете, все ли у вас в порядке, как ваша семья, как ваши родные, все ли в добром здравии? Позвольте-ка вашу табакерку".
На второй день они встретились снова. "Асалам алейкум, как поживаете, все ли у вас в порядке, как ваша семья, как ваши родные, все ли в добром здравии? Позвольте-ка вашу табакерку". Новый знакомый протянул ему табакерку, но при третьей встрече не успел любитель чужого табачка раскрыть рот, как он начал сам: "Алейкум салам, я поживаю хорошо, здоров, все у меня в порядке, родные и знакомые тоже здоровы, но если вам опять понадобилась моя табакерка, то отправляйтесь-ка сами знаете куда..."
И хозяин табакерки произнес такие слова, которые неприлично повторять вслух.
Мулла Урок-ака покраснел, затем повторяя:
-- О господи, прости, всевышний,-- взялся за обшлага халата и вдруг рассмеялся.
Он смеялся долго и с наслаждением. Его огромный живот колыхался. Наконец, насмеявшись всласть, он сказал:
-- Господи, каких удивительных людей ты сотворил на свете! Такие штуки выкидывают, что просто... О милостивый Аллах, прости прегрешения рабов своих...
С ВЫСОКИМ ТИТУЛОМ!
По опустевшим улицам Мина мы направляемся обратно в благословенную Мекку. Наши хозяева хоть и
взимают с нас риалы и доллары без устали, но когда речь заходит об услугах, не столь ретивы и подвижны. Мы сами ищем себе автобус. К счастью, моя нога поправилась и я могу обходиться без палки.
Лавочники уже убрали свои товары, сложили тенты и паласы. Теперь ничто не мешает осмотру места празднества. Каждый сантиметр земли покрыт шкурами, головами, ногами баранов и овец, гниющими кишками и внутренностями, горами обглоданных костей. И всюду человеческие испражнения. Сделать неосторожный шаг настолько опасно, что пешеход, зажимая нос тряпкой, должен беспрестанно глядеть перед собой, выбирая место, куда бы поставить ногу. Поскольку другая его рука занята зонтом, сумкой или какими-нибудь вещами, а туча мух кружится вокруг, он вынужден отгонять их все время мотая головой.
Третье и последнее побиение шайтана прошло без прежнего энтузиазма. Видимо, силы у правоверных иссякли. Или до сознания некоторых дошла наконец смехотворность этого деяния.
Несмотря на мои неоднократные и настойчивые запреты, один из старых кори остановил уличного водоноса. Третий день в святой долине Мина я без устали повторяю, чтобы не пили сырой воды: только чай или кока-колу. Да, да, ваш покорный слуга стал горячим пропагандистом кока-колы. Если об этом проведают хозяева компании, производящей этот напиток, авось поставят где-нибудь памятник советскому врачу -- их рекламному агенту.
Мы ищем автобус. На каждом шагу встречаются свободные машины, но они заблаговременно заняты представителями других групп.
Сеид Абдуль Керим семенит впереди и время от времени успокаивает нас, говоря, что и мы, иншалла, найдем себе машину.
У обочины дороги мы увидели лачугу, вокруг которой был разбит огород и росли три-четыре финиковые пальмы; земля, разделенная на грядки, засеяна укропом, луком и чем-то напоминающим салат. Наши старики заявили, что они не в силах больше идти, пусть сеид Абдуль Керим отправится один и отыщет какой-нибудь транспорт.
Почесав в затылке, сеид исчез. Мы расположились в тени лачуги. Следуя нашему примеру, и другие паломники, топча ногами, взращенный на приносной воде огород, устремились б тень пальм. Хозяин гнал их суковатой палкой. Его уста, не умолкая ни на секунду, исторгали громкие ругательства.
-- Хаджи,-- обернулся ко мне Исрафил,-- осознаешь ли ты свое счастье?
-- В каком отношении?
-- В том, что не знаешь арабского языка и не понимаешь, какими словами награждает хозяин сада ни в чем не повинных жен и матерей этих паломников.
-- Если так, то я действительно счастлив.
Сеид Абдуль Керим вернулся ни с чем. Опять пешком пустились мы на поиски транспорта. Впереди нас вышагивала большая группа хаджи из какой-то страны. Примерно через час нашелся свободный автобус. Все разом бросились к нему. Наши конкуренты действовали дружнее и поэтому сели в автобус раньше нас. Я и Исрафил нарочно отстали.
Нещадно толкаясь, паломники заполнили автобус, но и там схватка за места поудобнее не прекращалась. Подняв сумку с термосом на плечо, я начал пробиваться в хвост машины, как вдруг чья-то палка обрушилась ка термос и его хрупкий стеклянный баллон мелкими осколками осыпался внутри помятого кожуха. Один из чужеземных паломников метил палкой в голову Махсума-Жеваки. с которым подрался из-за места. Мой термос принял на себя удар.
Настроение у Исрафила снова испортилось. Он не произнес ни слова. Я уже немного изучил его характер. Почему-нибудь рассердившись, он ни на кого не
смотрит, только бросает гневные взгляды на небо или потолок и все время покашливает. Мулла Нариман обернулся ко мне и выразил сочувствие:
-- Уважаемый дохтур-джан, какой красивый термос пропал зря! Как жаль, что пропал такой красивый термос. Нет, не возражайте, пропал.
-- Все к лучшему, домулло. Легче купить новый термос, чем лечить разбитую голову.
-- Ваша правда,. сударь, нет, не возражайте, ваша. Исрафил, услышав этот любезный разговор, улыбнулся. Лицо его прояснилось и, вынув из моей сумки смятый термос, он выбросил его через окно.
-- Напрасно,-- сказал я.
-- А что бы ты с ним делал? -- спросил Исрафил.
-- Довез бы до благословенной Мекки и поставил там как памятник братства паломников, которое они проявляют с таким темпераментом.
-- Как же, позволят тебе расставлять по благословенной Мекке памятники! Здесь тебе не тетин кишлак!