Пахучая-препахучая.
Мешочки я привязывал к шнурам. У каждого шнура были якорь и поплавок.
Шнуры я бросал за борт везде, где останавливалась шхуна.
Я плавал от поплавка к поплавку.
Я вел рыбью перепись.
Я висел, сгорбившись, в воде и писал.
Тупым гвоздем на алюминиевой пластинке.
Записывал рыб.
Шнур был туго натянут между якорем и поплавком. На каждом шнуре висели три белых мешочка. У самого дна, посредине и у поверхности.
Около мешочка толпились рыбы.
У верхнего — юркая серебристая мелочь.
У среднего — рыба посолиднее, но тоже отливающая серебром.
У самого нижнего — ни на кого не похожие обитатели морского дна. Зеленые и бурые — под цвет камней и водорослей.
Теперь я совсем забыл, что плохо плаваю. Мне некогда было плохо плавать.
Я плавал хорошо.
ВПРОЧЕМ, В СЛУЧАЕ ЧЕГО, СПАСАТЬ МЕНЯ ДОЛЖЕН БЫЛ ВЕНЯ.
Я вывернул один мешочек, и горсть бурых крошек заклубилась около шнура.
Откуда ни возьмись, на них налетела стая черных бархатных рыбок.
Хвостик у каждой был раздвоен.
Рыбки не стояли на месте, не плавали по кругу, как другие. Они причудливо порхали, переносясь с места на место. Черные хвостики не знали покоя. Рыбки вились вокруг медленно тонущих крошек.
Ко мне подплыл Марлен.
«Морские ласточки», — нацарапал он на дощечке. Конечно, ласточки… Как же их называть еще?
Прямо подо мной из водорослей торчала серая палка. Вдруг я заметил что палка
Живая!
Я решился, набрал воздуху и нырнул.
Я увидел полянку, поросшую бурыми водорослями, а среди них здоровенную рыбу-иглу. Рыбу-иглу, которых полно в матрасах, набитых морской травой.
«САМАЯ БЕЗОБИДНАЯ ИЗ РЫБ» — так пишется в книгах.
Я протянул руку.
Рыба тронулась с места и пошла на глубину. В камни. Она плыла ужасно нелепо, плыла СТОЯ — головой вверх, хвостом вниз.
Глубже, глубже…
Я снова протянул руку, схватил иглу и…
МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ВОЗДУХА!!!
Изо рта выскочил серебряный пузырек. Перед глазами пошли круги.
Я потерял сознание…
Чья-то сильная рука тащила меня наверх…
Вот все, что я помню.
Спас меня Марлен.
Это он заметил: со мной что-то неладное.
А Веня?
ОН ДУМАЛ О СВОИХ ДВАДЦАТИНОГИХ.
Обо мне он забыл.
НУ КОНЕЧНО, ВЕДЬ У МЕНЯ ДВЕ НОГИ…
У Марлена с ним был неприятный разговор.
Веня целый день потом ходил в пятнах. Как жираф. Двадцатиногие, и верно, не давали ему покоя.
То и дело Веня доставал из-за борта ведро воды. Воду процеживал через марлю.
На марле оставался комочек голубоватой слизи. ЭТО БЫЛИ РАЧКИ.
Вернее, в слизи было ЧТО УГОДНО, и рачки тоже. Слизь он осторожно собирал на стеклышко и рассматривал через микроскоп.
НОВЫЕ ВЕСЛОНОГИЕ НЕ ПОПАДАЛИСЬ.
В каюте, над койкой Марлена висело ружье. Необыкновенное ружье. Для подводной охоты.
Оно стреляло гарпуном. Две стальные пружины вились бок о бок вдоль металлического ложа.
— Этим ружьем можно убить кита, — сказал как-то Марлен.
Я не понял, шутит он или всерьез.
Разве можно такое страшное оружие оставлять на стене, без присмотра?
Однажды, когда Марлена не было, я снял ружье со стены и попробовал взвести курок. Тяжелые пружины едва шевельнулись.
Я понял, почему Марлен не боится за ружье.
Кроме него, с ружьем никому не справиться!
Мы ходили по шхуне растрепанные и волосатые.
Один Веня в аккуратной соломенной шляпе.
— Очень милая шляпка. Где ты ее достал? — спросила однажды Кая.
— Не твое дело, — обиделся Веня.
— Позор! — сказал Марлен. Он давно присматривался к Вениной шляпе. — На корабле — такая панама! Нас примут за диверсантов и арестуют.
— Это бриль, — гордо возразил Веня.
— Вот и хорошо. Выброси его за борт.
Марлен до сих пор не простил Вене случай со мной.
Потянулись скучные дни.
Каждое утро «Тригла» снималась с якоря и шла в «точку»— к заранее намеченному месту.
Таких «точек» Марлен наметил сорок.
В «точке» Марлен и Дима осматривали дно. Веня брал станцию. Я записывал рыб.
Каждый день одно и то же.
Вначале мы с нетерпением ждали возвращения водолазов. А вдруг сегодня нашли?
— Нет! — мрачно говорили они.
И мы привыкли.
Мы только вопросительно смотрели на них, а они в ответ только качали головами.