— А чего ж тогда они существуют до сих пор? — изумился Минт.
Они уже прошли ту точку, где находились бандиты, когда их заметил Бранд и впереди ощущалось что-то неправильное. Скорее всего, оттуда они и прискакали.
— Кто-то бежит от тяжелой жизни, кто-то не видел ничего другого, кто-то…
Валланто не замялась и не смутилась, но в ней регулярно прорывалось такое вот. Она видела в Минте собрата по несчастью, проклятию бога, если не ровесника собственной дочери и старалась не задевать его лишний раз. В отличие от кентавра.
— … наслушался песен бардов о пиздатой жизни разбойничков и съебался из дома, а там такая жопа! — заржал Дж’Онни.
— Пф-ф-ф-ф, это были хуёвые барды, — самоуверенно фыркнул Минт.
Они приближались и глазам их предстал небольшой конус, торчащий из песка. Вокруг было разрыто, похоже, разбойники тоже решили, что кто-то зарыл сокровище и поставил знак, и попытались раскопать. Мало что вышло, уже сейчас песок катился обратно, шелестел по склонам и без того небольшой ямы.
— Давайте уже достанем сокровища! — провозгласил бард, потрясая лютней, словно лопатой.
Валланто раскинула руки, выкрикнула заклинание и на добрую сотню футов вокруг, включая глубину, песок обратился в камень. Не какой-то там прочнейший гранит, а рыхлый, легко откалывающийся, но в то же время не осыпающийся, подобно песку, камень. Дж’Онни и Вайдабор заработали, откидывая камень, Минт приплясывал рядом и пел что-то о сокровищах, повышая остальным Атрибуты и умения. В этом отношении он удивительно соответствовал пустынным и степным сочинителям, обычно певшим о том, что видят, с той лишь разницей, что в пустыне чаще всего смотреть было не на что.
— Я жила здесь и состояла в одной из банд, после того… ну ты знаешь, — тихо сказала Валланто, словно оправдываясь перед Брандом. — Моталась по пустыням, грабила, убивала, готовилась к возвращению и потом вернулась. Лучше бы я этого не делала.
Бранд лишь кивнул, в чем-то понимая Валланто. Ему тоже иногда хотелось вернуться и отменить какой-то поступок, который тогда казался абсолютно правильным. Бранду не хотелось опять чесать старые шрамы и мысли его скользнули на прежнюю дорожку. Убить всех живых и верующих, боги умерли бы, и тогда открылась бы дорога Бездне. Некому было бы карать за нарушение договора и вмешиваться. Конечно, Проклятые и без того были кровожадны, но что, если, это было не просто воздействием маны бездны, а попыткой именно что взять верх в этой борьбе? Убить не просто живых, а богов через их верующих?
Бранд подавил желание скрипнуть зубами.
— У всех у нас есть что-то, чем мы не гордимся, — сказал он.
— Дед, че за нахуй? — спросил Минт, поворачиваясь к Бранду. — А где сокровища⁈
— Дж’Онни, ты плохо на него влияешь.
— А он на меня! — засмеялся кентавр. — Равновесие соблюдено!
Валланто подошла к провалу, оставшемуся на месте шпиля, провела рукой по… стене, наверное, решил Бранд.
— Это верхушка солнечной башни, — тихо сказала она. — Раньше, пятьсот или тысячу, или даже больше лет назад, здесь не было пустыни, тут высились города людей и леса эльфов. По легенде, в Оплоте Небес обитали гномы, а на вершинах гор гнездились драконы и все существовали мирно, в любви и гармонии. Бранд, не надо дергать щекой, я знаю, что это все вранье, но я пересказываю тебе легенду основания Города Любви, имей уважение!
— Имел он уважение к богам! — последовала реплика Дж’Онни.
— И живые здесь жили. К небесам возносились солнечные башни, с которых славили Зероса и напитывались энергией светила. Солнечники правили здесь и по слухам забирали все больше силы, возгордились своей силой и в гордыне забыли, что они лишь обычные живые.
Бранд не стал дергать щекой, так как эту часть легенды он тоже слышал. Солнечники возгордились и раз их не пустили на небеса, решили спустить солнце к себе, собрались толпой, потянули и притянули светило, которое сожгло их и все вокруг, и так дескать появилась Черная Пустыня. Подобных легенд тут была дюжина и какая из них была правдива, никто не знал. Возможно, что все врали.
— И тогда, мол и возник Город Любви, как преграда смерти, напоминание о том, что живые вокруг убили себя и природу, из-за того, что мало любили, — закончила Валланто. — Как там было на самом деле я не знаю, в те времена, когда у меня были разрешения и власть, я интересовалась совсем другими вопросами.
— Да, в Городе Любви тебя лучше вообще не упоминать, слышишь, Минт? — еще раз решил напомнить Бранд.
Бард не ответил, он стоял и касался рукой стены или верхушки башни, наверное, вынесенной из глубин каким-нибудь землетрясением. Повернулся, не пытаясь скрыть слезы, бегущие по щекам.
— Столько лет, — прошептал он. — Столько лет, все сгинули, а город продолжал стоять и его заносило песком, пока не осталась лишь пустыня. Ни имен, ни славы, ни памяти, ничего не осталось. Ничего. Никого. Словно и не было никогда. А ведь они тоже были живыми, радовались, любили, набирали уровни, собирались спасать и покорять мир, но от них ничего, ничего не осталось.
Как не останется и от нас, подумал Бранд, а жизнь продолжится. Жизнь в вечной борьбе, в мире чужой борьбы, совсем не нужной живым. Остальные герои тоже молчали с самым мрачным видом, словно отдавая дань памяти неведомым строителям солнечной башни, Бранд и не слышал никогда о таких.
— Но я, несравненный бард Минт Вольдорс, исправлю это упущение! — прозвучал громкий возглас, и мрачная торжественность момента оказалась непоправимо нарушена. — Я сложу песню, нет, целую балладу и назову ее «Черный город»! Увековечу их память, поведаю миру об их жизни!
О которой Минт ничего не знал, но, когда это мешало бардам и прочим сочинителям перевирать все подряд? Минт стоял в горделивой позе, вскинув руку к солнцу, словно бросал ему вызов. Бард, конечно, сильно изменился за эти полгода, но в чем-то остался прежним.
— Идем дальше, — сказал Бранд. — Пустыня сама себя не пересечет.
Глава 41
16 день 13 месяца 879 года
Минт вертелся на месте, морщился, бросал взгляды на горы и их заснеженные верхушки, затем не выдержал:
— Сколько можно жрать эту сухую гадость⁈
Бард возмущенно потряс плиткой имперского «Обжорки» и в чем-то Бранд был с ним согласен. Хоть Олесса и распорядилась выдать лучший, но даже этот лучший уступал «Быстроеду».
— Приготовь, — бросил Бранд.
— И тогда будет мокрая гадость! — тут же подколол Дж’Онни.
— Вот сочиню песню, чтобы от нее еда сама готовилась, а с вами не поделюсь! — надулся Минт.
«Обжорка» хрустел на зубах, словно внутрь напихали камней. Переход через пустыню вышел сухим и неинтересным, как и сама пустыня. Уже неподалеку от гор они чуть не столкнулись с каким-то то ли караваном, то ли охотничьей экспедицией, но вовремя уклонились.
— И что это за горы? — снова начал вертеться Минт. — Где все это величие, снега, близость к небу, которые вы мне обещали?
— Будут, — бросил Бранд.
Пересечь Опору Небес и без того было делом непростым, сейчас же сюда добавлялась зима и то, что Бранд хотел уйти выше обычного, дабы полностью исключить возможные контакты, а также затруднить будущую погоню. Следовало подумать над путями отхода, а также конкретизировать детали операции с Городом Любви, но вид Опоры Небес пробуждал совсем иные воспоминания.
О недавнем визите в драконьи горы.
О Бальбазаре и хозяине подземелий.
В конце концов, думал Бранд, глядя на предгорья, не уступавшие по высоте драконьим горам, вершинам Тарбада и Урдара, какая разница, три демолорда или один устроили Провал, если у самого Кулака под рукой был только один из правителей Бездны? Стоило бы передать ему весточку через демонов, которых призывал Шадрон, но тогда у Бранда не было четкого плана действий.
Собственно, у него и сейчас не было четкого плана действий, кроме мыслей, что он словно бы ступает по следам Марденуса. Обращение к демонам, призыв Бездны и все в Бранде противилось этой мысли. Нет, решил он, доедая плитку сухого пайка, хорошо, что не стал торопиться и передавать весточку. Вылез бы озабоченный местью Бальбазар, пришлось бы действовать поспешно.